Юсиф Чеменземинли - В крови

— Ну хорошо, Ханмамед, хорошо, братец! Расскажи ка нам, какие вести от друга твоего Сафара?

Сафар был гачагом, одним из самых известных в Карабахе. Родом он был из деревни Зарыслы, в горы ушел после того, как убил старшину. В прошлом году, возвращаясь после сбора податей, Ханмамед повстречался с Сафаром. Гачаги привязали его и его нукеров к деревьям, забрали нагруженные на ослов вьюки и ускакали. Через несколько дней Ханмамеда случайно нашли в лесу изнемогающим от голода и жажды и полуживого привезли в Шушу.

— Вот вы смеетесь, говорите, трус. А недавно они опять караван ограбили, из Ардебиля в Тифлис шел… Страшные это люди, как вспомню, трясет всего!..

— А какой он на вид, этот Сафар? — спросил Вагиф, становясь серьезным.

— Да еще совсем молодой! Лет двадцати двух, не больше. Но такой могучий, грозный!.. Рявкнет на тебя, сразу язык заплетается!..

— Ну что ж, видно, так оно и есть. Как говорится, устами младенца глаголет истина! — Вагиф с усмешкой оглядел Ханмамеда и перевел взгляд на другого гостя. Мирза Алимамед и сам с трудом сдерживал улыбку, но видно было, что он хотел бы прекратить этот разговор, и спросил:

— Ахунд, нам не пора ли отправляться к хану?

Вагиф достал из внутреннего кармана часы на черном шнурке, украшенные эмалью, и сразу же крикнул слугу.

— Что прикажешь, ага?

— Скажи стремянным: пусть седлают коней!

— Будет исполнено!

Через несколько минут слуга доложил, что кони готовы.

Вагиф натянул рукава чухи, застегнул их, вышел вместе с гостями. Обувь рядком стояла на веранде. Все трое обулись и по каменной лестнице спустились во двор. Под большим тутовым деревом стояли два коня в серебряной сбруе, под красивыми дорогими седлами.

Нукеры подвели коней: сначала гостю — Мирзе Алимамеду, потом Вагифу. У Ханмамеда коня не было, он ушел пешком.

Вагифа и Мирзу Алимамеда сопровождали два нукера и два стремянных.

Когда Вагиф и Алимамед вошли в просторный зал дворца, он был уже полон: прибыла вся городская знать — вельможи, беки, богатые купцы. В удаленной от входа почетной части зала, на убранном дорогими коврами троне, перед окном из цветных витражей сидел повелитель Карабаха Ибрагим Халил–хан. Возле него толпились разряженные по случаю праздника гости. Среди прочих присутствовали тесть хана Малик Шахназар, комендант Шуши Агасы–бек, армянский священник Охан, городской судья–казий, с белой чалмой на голове, и несколько сеидов с зелеными чалмами на головах.

Ближе к дверям располагались купцы и главы городских ремесленников. Они сидели вдоль стен на шелковых тюфячках и помалкивали.

Вагифа и Мирзу Алимамеда все приветствовали стоя. Не поднялись только хан и его взрослый сын и наследник Мамедгасан–ага, они лишь сделали пришедшим знак, приглашая на почетное место. Вагиф и Мирза Алимамед, не переставая кланяться, прошли на указанные им места и сели. Вагиф сидел по левую руку от хана, Мирза Алимамед — по правую, рядом со священником Оханом. Ибрагим–хан, гордясь тем, что он прямой потомок внука Чингиз–хана Кулагу, старался соблюдать традиции, идущие от двора Чингиз–хана. Одной из этих традиций было сажать по левую сторону от хана особо надежных, доверенных людей. И то, что Вагиф занимал место — ошуюю, свидетельствовало о его авторитете, об уважении, которым он пользовался при дворе.

Усевшись на шелковые тюфячки, Вагиф и Мирза Алимамед вновь отвесили поклон хану, потом его приближенным, потом всем остальным, — высокие папахи одна за другой склонились в ответ на приветствие.

По случаю праздника хан облачен был в белую чуху из лемберанской ткани, в белый архалук, на голове его возвышалась белая папаха. На плечи хана наброшена была накидка из драгоценной ткани тирме, подбитая соболями. Из–под шерстяного пояса виднелась рукоять кинжала, украшенная драгоценными каменьями.

Как только новые гости уселись, к ним приблизился прислужник с золотым подносиком в руках и, опустившись на одно колено, поставил перед ними кофе в фарфоровых чашечках.

Потягивая ароматный йеменский кофе, Вагиф оглядывал зал. Посреди пурпурного, обрамленного тонкой каймой ковра, из конца в конец покрывавшего весь зал, разостлана была скатерть из тирме, украшенная аграмантом; в золотой и серебряной посуде разложены были сладости и налиты шербеты; в тонких вазочках меж яствами расставлены были фиалки, подснежники и нежная, только что проросшая из семян травка, привезенные из долины цветущие ветки персика и алычи.

В центре зала, как раз над скатертью, свешивалась с расписанного, изукрашенного золотом потолка хрустальная люстра, в подсвечники вставлены были свечи.

В двух противоположных концах зала тоже подвешены были люстры, точно такие же, как в центре, только поменьше. На одной из стен меж четырехугольных: витражей окон прибиты были зеркала в золоченых рамах; на противоположной стене — ниши, украшенные тиснеными узорами. В одной из них стояли французские часы с золотой фигуркой ангела, в другой — инкрустированный перламутром ларец, роскошная конская сбруя, фарфоровая посуда, дорогие, в цветных кожаных переплетах книги.

Стена, перед которой возвышался хамский трон, украшена была роскошными кашмирскими тканями, персидскими коврами, оружием в золоте и серебре: здесь развешаны были щиты, мечи, кинжалы, броня, шлемы, ружья… Это были подарки иранских шахов и правителей соседних ханств.

Была пора мира и благоденствия. После кровавых дворцовых перипетий Надира Керим–хан Зенд восстановил в Иране мир и спокойствие. Сейчас оттуда опасность не грозила. Люди из рода Джаванширов — к нему принадлежал и сам Ибрагим–хан — и из рода Бехменли, угнанные некогда Надиром в Хорасан, давно уже вернулись в родные края и здесь, в междуречье Куры и Аракса, сеяли хлеб и разводили скот. С наместником Грузии Ираклием II также установлены были дружеские отношения. От Дагестана до Тебриза гремело имя Ибрагим–хана; правители всех соседних ханств прислушивались к его слову. Один лишь правитель Кубы Фатали–хан не захотел склонить голову перед повелителем Карабаха; восточная часть Азербайджана — Баку и Талыш оставались под его властью. Впрочем, Фатали–хан не представлял серьезной угрозы для Карабаха. Пристало ли правителю, владевшему такой крепостью, как Шуша, с ее неприступными стенами и мощными башнями опасаться какого–то кубинского хана? Ведь по одному знаку властителя Карабаха ханы Карадага, Хоя, Нахичевани, Шеки тотчас поспешат ему на помощь, а тесть его Омар–хан прибудет из Аваристана с пятнадцатью тысячами бойцов…

Лицо Ибрагим–хана, округлое, спокойное, величественное, как бы отражало полноту его благополучия. Откинувшись на шелковые подушки, он с наслаждением потягивал кальян, не выпуская изо рта янтарного мундштука, и с величественной невозмутимостью наблюдал за праздничным приемом. Вошел Ханмамед. Поздоровался и сел в дальнем углу. Один из хаджи подозвал его поближе. Ханмамед пересел. И сразу же попросил слугу принесшего кофе, подать халву. Тот передал Ханмамеду тарелку с халвой. Мирза Алимамед, наблюдавший за этой сценой, готов был сквозь землю провалиться.