Юсиф Чеменземинли - В крови

Ни о чем больше не раздумывая, ни в чем не сомневаясь, Вагиф быстро вышел из шатра.

— Седлай мне жеребца! И себе коня смени — мы едем в Шушу!

И он поспешно стал одеваться.

Фатали–хан вернулся в Кубу, народ Карабаха — в свои разрушенные деревни. Мамед–бек наведался в Кягризли, несколько дней провел с женами. Он был на охоте, когда прибыл гонец.

— Ага! Из Агдама прискакал человек, срочно требуют тебя туда!

Мамед–бек нахмурился, светлые, веселые глаза его сразу стали озабоченными.

— Кто требует? — спросил он. — И что случилось?

Гонец замялся, видно не решаясь говорить. Мамед–бек вспылил:

— Говори, собачий сын, что случилось!

— Не смею, ага… Сердце твое ранить… — дрожащим–голосом промолвил гонец.

— Ты что это себе позволяешь?! — в ярости выкрикнул Мамед–бек. — Говори!

— Ага, привезли тело Мехралы–бека, — с трудом выдавил из себя нукер.

Мамед–бек обомлел, ведь отец его Мехралы–бек был в безопасности — уже много лет он жил при Фатали–хане.

— Так… — сквозь зубы процедил он. — Отец сам ;умер или его убили?

— Ага из Баку возвращался, — начал объяснять нукер, — по дороге Ахмед–бека встретил, сына слепого Агасы–хана. Оказывается, покойный Мехралы–бек, да будет земля ему пухом, повздорил с ним, Ахмед–беком… его и убили…

Мамед–бек, собрав нукеров, тотчас же поскакал в Агдам.

Гроб Мехралы–бека стоял в дворцовом саду. Ибрагим–хан был возле тела. Увидев Мамед–бека, он, рыдая, обнял племянника.

— О, Мамед! Они сокрушили меня! В самое сердце ранили! Видишь, каков Агасы! Забыл мою хлеб–соль, на такую низость пошел!.. — Хан платком вытер слезы. — Ты вскормлен чистым молоком, мой мальчик. Ты. должен отомстить за отца!

И Ибрагим–хан встал на молитву возле тела.

Мехралы–бека похоронили в дворцовом саду, там, где покоился прах его отца Панах–хана. После похорон состоялись пышные поминки. На них присутствовали и люди Фатали–хана, — те, что привезли тело. Забыв на время вражду, Ибрагим–хан оказывал должное внимание гостям, с почетом доставившим сюда тело его брата.

На следующий день Ибрагим–хан послал помощь Фатали–хану; обстоятельства неожиданно сделали их союзниками.

Под командованием Мамед–бека объединенные части кубинцев и карабахцев отправлялись на Ширван — мстить Агасы–хану.

Вагиф ничего не мог предпринять, чтоб воспрепятствовать этому безумному шагу, — Ибрагим–хан был вне себя от негодования и ничего не желал слушать. Но с Мирзой Алимамедом, старым испытанным другом, поэт поделился своими тяжкими думами.

— Ну, что скажешь, сеид, да быть мне жертвой твоих святых предков, — спросил Вагиф, когда вечером они прогуливались в дворцовом саду. — Ты еще не спятил от того, что у нас тут творится?

— Что поделаешь… — Мирза Алимамед закинул на плечо свисавший от локтя длинный рукав своей чухи. — Брат… Хоть он и враг, а все равно родная кровь.

— Хорошо, мирза. Значит, чтобы усмирить Фатали–хана, мы послали в Джар Мамедгасана. Он собрал войско, убил Гаджи Абдулькадыра, взял Шеки, и таким образом помог Агасы–хану снова завладеть Ширваном. Сейчас, когда войска Шеки и Ширвана теснят Фатали–хана, мы делаем резкий поворот и идем на поводу у Фатали–хана. С нашей помощью он расправится с Агасы–ханом, прижмет Мамедгасан–хана, а потом… Потом он повернет на Шушу… Вот так, — Вагиф горько рассмеялся.

Мирза Алимамед молчал.

Вскоре их пригласили к хану на поминальную молитву. На этот раз Ибрагим–хан был настроен благодушно, видимо, хорошо поспал после обеда. Посреди комнаты расстелено было богатое сюзане, на нем лежали тридцать две книжечки — части Корана. Ашраф–бек, старшины и армянские мелики тоже явились на поминки. Когда Вагиф и Мирза Алимамед вошли, молла произнес: «Аллахун мин гаратил, фатиха!» [59] Религиозное поминальное изречение (арабск.). . И снова принялся громко читать. Вагиф и Мирза Алимамед, расположившись на передних местах, тоже стали читать фатиху…

14

Шла весна 1786 года; только–только отшумели весенние ливни. Гостей принимали в дворцовой башне, в той, что окнами на Аскеран. Вся знать, весь цвет города присутствовали на приеме у Ибрагим–хана. Торжество это устроено было в честь аварского хана Омара, только что прибывшего в Шушу. Напав на Грузию, Омар–хан захватил крепость Ваханг, взяв в плен грузинского князя Абашидзе; одну из его дочерей он сделал своей женой, другую, по имени Елена, вместе с прочими богатыми дарами привез Ибрагим–хану в подарок. Пораженный красотой грузинки, Ибрагим–хан нарек ее Джавахир [60] Джавахир — драгоценный камень. ; в сокровищнице его гарема новая жемчужина заняла подобающее ей место. Наслаждение, которое испытал Ибрагим–хан, обладая этой красавицей, стерло с его лица ставший уже привычным налет суровости; сейчас это был приветливый, доброжелательный, радушный хозяин. В центре его внимания был Омар–хан; дорогой гость сидел на почетном месте, рослый, быстрый в движениях; у него был острый взгляд и хищный орлиный нос. С аппетитом поедая плов и на дагестанский манер коверкая азербайджанскую речь, Омар–хан рассказывал о своем походе на Грузию:

— Прочел я письмо Сулейман–паши и тошно мне стало. Прав он: сражение с русскими у Кызлара давно уж мне сердце жгло. Да и Шейх Мансур уж очень размахнулся: всю Чечню, всю Кабарду на ноги поднял… Нельзя было и дальше отсиживаться… Собрал своих людей.

Омар–хан отправил в рот горсть плова и бросил горделивый взгляд на хозяина. Тот ждал, приятно улыбаясь, не отрывая взгляда от гостя. Вагиф тоже внимательно слушал. Омар–хан жевал плов.

— Брат, клянусь тебе, я плакал от досады, когда узнал, что ты с войском на Гянджу ушел. Словом, с Кумушханай я разделался… А тут как раз наступила зима, я отошел к Ахисгая. Сулейман–паша принимал нас с великим почетом. Летом я вернулся, и от крепости Ваханг камня на камне не осталось… Теперь Ираклий подумает, покусает себе локти… И сам виноват: вольно ему было русских призывать! Письма шлет: и мне, и Сулейман–паше. Мира просит. Золото прислал… А главный над русскими войсками золотую табакерку — в подарок! Но мы так ответили: пока русские из Тифлиса не уйдут, о мире и разговора быть не может!..

Омар–хан прервал свой рассказ, взял с плова кусок румяной корки и стал есть, с хрустом кусая ее крепкими зубами.

— Ну и что же они сказали, уйдут или не уйдут? — поинтересовался Вагиф.

— Уйдут! Это уж — будь спокоен! — с уверенностью заявил Омар–хан. — Если Шейх Мансур отрежет дорогу на Терек, Тифлису туго придется… Ведь Шейха Мансура за святого имама почитают, хоть на смерть людей пошлет — весь Дагестан тронется!..