Вольдемар Балязин - За полвека до Бородина

Павел выгнал из армии и государственного аппарата сотни сановников и генералов, особенно близких его покойной матери, но Михаила Илларионовича монарший гнев миновал.

Дело было, в частности, в том, что Голенищевы — Кутузовы, пользуясь расположением Екатерины II, в то же время сохраняли наилучшие отношения и с наследником престола, — вспомните, какое место занимал при его особе Иван Логинович и каким благодарным по отношению к нему оказался потом его воспитанник.

Приязнь к адмиралу Голенищеву — Кутузову распространилась и на племянника — Михаила Илларионовича.

С «коронною переменой» никаких метаморфоз с Михаилом Илларионовичем не произошло — он оставался при прежних чинах и на старых постах.

Положение его изменилось в конце 1797 года, когда после «высочайшей аудиенции» был он послан Павлом в Берлин — поздравить с восшествием на престол нового прусского короля Фридриха — Вильгельма III.

Это была официальная и наиболее приятная часть миссии. Другая же — более важная — состояла в том, чтобы вступить с Пруссией в более тесный союз.

Кутузов еще ехал в Берлин, а вслед ему уже летели монаршие милости: «назначить инспектором Финляндской дивизии», то есть командующим военным округом в Финляндии, а через десять дней и пожалование генералом от инфантерии — последним генеральским званием перед фельдмаршалом. Наконец, во время этой же поездки Павел велел одному из полков — Рязанскому мушкетерскому — «впредь именоваться Рязанским мушкетерским генерала от инфантерии Голенищева — Кутузова полком».

В ожидании очередной и уже близкой войны со Швецией назначение в Финляндию было не просто почетным, но и ответственным поручением, и Кутузов, начиная с этого времени, почти ежедневно переписывается с Павлом и часто бывает у него.

Павел оказал Кутузову и еще более высокую, как тогда считалось, честь: крестил второго и третьего внуков Михаила Илларионовича — Федора и Павла. (Матерью этих мальчиков была старшая дочь Кутузова — Прасковья Михайловна, в замужестве Толстая.) Затем Кутузов был удостоен и еще одной милости: стал кавалером Большого креста ордена Иоанна Иерусалимского — награды мальтийских рыцарей, чьим Великим магистром был Павел, и что, вследствие последнего обстоятельства, считалось также особой честью. В 1800 году из рук Павла Кутузов получил и высший орден Российской империи — Андрея Первозванного, как и за тринадцать лет перед тем от Екатерины, — за блестяще проведенные маневры.

Однако не следует думать, что отношения между императором и генералом были столь безоблачны — повышения по службе, ордена, новые поместья… Отнюдь нет.

Павел был непостоянен в симпатиях и антипатиях, непредсказуем и сумасброден в намерениях и поступках. Он же возвел великого Суворова «в княжеское Российской империи достоинство с титулом «Италийского», пожаловал генералиссимусом и повелел «гвардии и всем российским войскам даже в присутствии государя отдавать ему все воинские почести, подобно отдаваемым особе его императорского величества» — и что же? Не прошло и пяти месяцев, как оказался Суворов в опале и в Петербург — больным и умирающим — привезен был почти тайно.

Кутузов знал это и постоянно опасался необузданного императорского гнева по любому, самому ничтожному поводу.

Например, в письме к генерал–адъютанту А. И. Нелидову от 13 июля 1798 года, сообщая об описке, сделанной в рапорте Павлу, он просил Нелидова доложить об этом царю «и представить без всякого от меня извинения мою рабскую повинность».

Осторожность в отношениях с взрывоопасным Павлом заходила так далеко, что Кутузов в бумагах, адресованных царю, не только сам всячески избегал употреблять отдельные, неугодные самодержцу слова, но и предостерегал в том своих подчиненных.

Так, 9 апреля 1800 года он рекомендовал подчиненному ему генерал–майору Быкову писать не «отряд», а «деташемент», не «степень», а «класс», не «общество», а «собрание», не «гражданин», а «мещанин» или «купец», хорошо зная, как относится Павел к таким понятиям, как «общество» или «граждане».

После успешных маневров Кутузов был оставлен в Петербурге и все чаще стал бывать у Павла в новом, только что построенном Михайловском замке. Иногда вместе с ним бывала и старшая его дочь — Прасковья

Михайловна.

Меж тем против Павла, как в свое время и против его отца — Петра III, начал созревать дворцовый заговор.

Главой заговора стал самый доверенный человек императора — генерал от кавалерии, граф, Великий канцлер Мальтийского ордена и, что гораздо важнее, петербургский военный губернатор — Петр Алексеевич фон дер Пален, обязанный всеми своими чинами и титулом Павлу. Состояли в заговоре и сыновья Павла — Александр и Константин.

Когда заговорщики уже твердо решили убить Павла, не назначив только точной даты, случилось нечто непредвиденное.

Вот как о том вспоминал впоследствии сам Пален. 7 марта 1801 года в семь часов утра он вошел с докладом в кабинет Павла — Павел всегда вставал рано и первым делом выслушивл доклады военного губернатора и полицмейстера столицы.

Минуты две Павел серьезно и молча смотрел на вошедшего и вдруг спросил:

— Господин Пален, были ли вы здесь в 1762 году? Пален мгновенно сообразил, о чем говорит император, — в 1762 году был убит отец Павла Петр III, — однако сделал вид, что не понимает вопроса.

— Почему вы, ваше величество, задаете мне этот вопрос? — испугался и насторожился Пален.

— Да потому, что хотят повторить 1762 год, — ответил Павел.

Пален, как он потом вспоминал, задрожал при этих словах, но, тотчас же овладев собой, сказал:

— Да, государь, этого хотят; я это знаю и тоже состою в заговоре.

Пален объяснил далее Павлу, что он вступил в заговор для того, чтобы выведать планы заговорщиков и сосредоточить нити заговора в своих руках. Успокоив Павла, Пален сказал:

— И не думайте, ваше величество, сравнивать опасность, которая угрожает вам, с опасностью, угрожавшей вашему отцу.

— Все это так, — ответил Павел, — но нужно быть настороже.

Пален, опасаясь, что Павел осведомлен и о составе участников, назвал и имя старшего его сына — наследника престола Александра. И, продолжая играть роль верного Павлу офицера, в руках которого были все нити заговора и вся петербургская полиция, предложил дать ему на всякий случай высочайшее повеление на арест Александра. Павел, ни минуты не колеблясь, такое повеление подписал.

С ним Пален отправился к Александру и тем привел его в крайнее замешательство: теперь наследник должен был связать себя с заговорщиками кровью своего отца. Александр плакал, метался, но все же согласился с тем, что Павла следует убить, иначе его самого как минимум ждала тюрьма. Заговорщики назначили убийство Павла на 11 марта.