Дмитрий Барчук - Александрия-2

– Я не женщина, чтобы мне посвящали виктории и стихи, – огрызнулся Северный.

– А на то воля моего отца и Всевышнего. Их я ослушаться не могу, – ехидно заметил глава войска и крикнул корабельному офицеру, чтобы он пригласил к нему в каюту всех командиров. – Надо уточнить диспозицию перед штурмом. А вы, граф, можете погулять по палубе. Какая чудная погода! Весна в Греции изумительна. Жаль, что многим придется погибнуть в такое чудесное время.

Оставшись в одиночестве, граф прошелся по египетскому флагману. Прежде он воспринимал восточное войско как плохо вооруженную и необученную орду. И когда Мухаммед Али хвастал, что численность его армии достигает 150 тысяч человек, а в составе военного флота 32 корабля, это не произвело на него никакого впечатления. Но сейчас, увидев эти хорошо оснащенные боевые корабли, этих дисциплинированных и прекрасно обученных солдат и матросов, он переменил свою точку зрения. От былого скептицизма не осталось и следа. Французские инструкторы не зря получали жалованье у паши. Результаты их работы были налицо.

Щурясь от яркого солнца, русский еще раз взглянул на грозную греческую цитадель.

«Бедные греки! – подумалось ему. – Если бы они знали, какая грозная сила скоро обрушится на них?»

Штурм начался с канонады. Корабельная артиллерия изрыгала бомбы одну за другой. Они перелетали через крепостные стены и взрывались. Но ответных залпов греческих пушек было практически не слышно. Видно, у защитников города боеприпасы были на исходе.

Вдруг под самой крепостью раздался страшный взрыв, стена покачнулась, как бы в размышлении – что ей делать дальше, и рассыпалась. В образовавшийся проем с диким криком «Алла!» тут же ринулись воины Ибрагим-паши.

Молодой полководец сидел на палубе в кресле на мягких подушках и перебирал четки.

– Слава Всевышнему! – произнес он и велел спустить на воду шлюпку. – Я сам поведу воинов на штурм. Объявите всем: я отдаю этот город в полное распоряжение победителей! Пусть солдаты берут все что захотят. Только пленные мне сейчас не нужны. Живые враги – тоже. А вы, граф, сопроводите меня, пожалуйста.

Ибрагим-паша не очень-то рисковал, решив принять участие в штурме. Всю грязную работу проделали бравые египетские солдаты.

Но зрелище, представшее перед глазами графа Северного, было не для слабонервных. На своем веку он побывал во многих сражениях, повидал тысячи смертей, но тогда погибали солдаты, знавшие, за что они идут в бой. А здесь еще дымилась неостывшая кровь стариков, женщин, маленьких детей. И только глухие крики напрасно моливших о пощаде людей слышались впереди. Их прерывали хлесткие взмахи кривых турецких сабель.

И кровь, море крови. Она стекала повсюду: по булыжной мостовой, по каменным ступеням, с крыш домов. Ею были наполнены все фонтаны.

Граф Северный закрыл глаза. А египтяне все рубили и рубили.

Когда нагруженные разбойной добычей захватчики вернулись на корабль, русский от омерзения не мог смотреть им в глаза.

– С Миссолонгами покончено. Теперь курс – на Коринф. Там опять взбунтовались, – приказал Ибрагим-паша.

Едва египетский флагман бросил якорь в Коринфской бухте, как вахтенный матрос прокричал с мачты:

– Повелитель! Греки выслали делегацию!

Граф посмотрел в сторону суши и увидел лодку, быстро приближающуюся к кораблю паши.

На ее корме стоял человек с белым флагом в руках. И хотя он был одет в гражданский костюм, граф Северный был готов поспорить с кем угодно, что это бывший гвардеец. Осанку и выправку гвардейского офицера ни под какой одеждой не скроешь.

Когда лодка подошла ближе, он узнал парламентера. Это был родной брат его бывшего адъютанта Александра Ипсиланти Дмитрий. Он тоже служил в его гвардии. А когда старший брат стал во главе общества революционеров «Филики Этерия», ставившего своей целью освобождение Греции от османского ига, Дмитрий тоже последовал за ним. Но если Александр Ипсиланти после поражения в битве при Драгошанах покинул восставшую Грецию, то Дмитрий, наоборот, остался в мятежной Морее. До Санкт-Петербурга даже доходили известия, что он сделал карьеру на революционном поприще. Законодательное собрание одного из городов даже избрало его своим председателем.

И вот теперь бывшему российскому самодержцу придется встретиться со своим подданным при весьма щекотливых обстоятельствах.

Он поспешил в каюту к паше, стремясь опередить греков.

– Ибрагим, вы можете избавить меня от участия в переговорах? – спросил он напрямик.

– А в чем дело, ваше сиятельство? Неужели встретили кого-то из своих бывших знакомых? – догадался египтянин, а потом, подумав немного, добавил: – Ладно, сохраню ваше инкогнито. Но при условии, что вы будете слышать каждое слово.

Ибрагим жестом показал на ширму.

– Здесь вам будет удобно, и никто не заметит.

Паша никак не отреагировал на появление парламентера. Даже не приподнялся с мягких подушек, даже не кивнул ему в знак приветствия, словно в каюте кроме него никого не было. Так, ветерок отворил дверь. А с ветром какой смысл здороваться?

Дмитрий Ипсиланти стоял перед египтянином навытяжку, как его приучили на гвардейской службе, несколько шокированный приемом.

Он кашлянул, чтобы привлечь к себе внимание, но, поняв, что это не поможет, начал свою речь:

– Я возглавляю законодательный комитет города Эпидавра и имею полномочия от пяти близлежащих городов на проведение переговоров с господином пашой.

Египтянин молчал.

Они были приблизительно одного возраста. Обоим едва перевалило за тридцать. Но один невольно выступал в роли просителя, а другой – вершителя судеб.

– Я и мои товарищи не могут понять, почему египетские войска выступают на стороне султана. Ваша страна так же угнетается Османами, как и наша. Мы должны быть союзниками, а не противниками, – убеждал греческий аристократ.

– Султан Махмуд II – наш повелитель, и наша – его вассалов – участь повиноваться ему, – иронично заметил паша.

– Мы никогда не признаем его владычество. Греки лучше умрут, чем будут рабами!

– Хорошо, – равнодушно согласился Ибрагим-паша. – Значит, вы умрете.

Он хлопнул в ладоши, обозначив конец аудиенции.

Граф Северный вышел из‑за ширмы, едва за Ипсиланти захлопнулась дверь.

– И вы истребите все эти города, как Миссолонги? – спросил он у сына египетского правителя.

– А разве у меня есть другой способ навлечь гнев европейских держав на Порту? – вопросом на вопрос ответил паша.

– Дайте мне перо, бумагу и чернила. Я напишу письмо в Петербург, – согласился бывший царь.

«Его сиятельству графу Николаю Петровичу Северному, лично.

Дорогой брат, обстоятельства чрезвычайной важности заставили меня обратиться к вам с этим посланием.