Дмитрий Барчук - Александрия-2

Сашенька давно уже стояла у изгороди и смотрела на Федора Кузьмича. И вдруг решилась. Прогонит так прогонит. Она ловко перепрыгнула через забор и подбежала к нему.

– Не хочешь ли, дедушка, ягодок? – прошептала девочка, закрывая платочком красное от стыда лицо.

Он поднял голову от земли и посмотрел на нее своими голубыми, как небо, глазами.

– Спасибо за заботу, милая. А как тебя зовут?

– Александра.

Старец поднялся, стряхнул с рук налипшую землю и подошел ближе к гостье.

– Красивое имя. Александра, – повторил он его медленно, растягивая каждый слог. – А меня зовут Федором Кузьмичом. Но ты меня можешь называть просто дедушкой. Договорились?

Сашенька кивнула головкой.

Дедушка подошел еще ближе, склонился к ней и поцеловал ее в лобик.

– Ты не боишься приходить ко мне? Родители бранить не будут?

– У меня нет родителей, дедушка. Только братья. А они пусть бранят, – зашептала, подняв глаза, Сашенька. – Я вас полюбила… Я давно хотела убежать к вам. Говорят, вы детей грамоте учите. Возьмите меня к себе на обучение. А то я в церкви у отца Поликарпа все книжки перечитала. Да и учить ему меня недосуг. Семейство у него большое, и приход еще. А вы, говорят, много где бывали, многим наукам обучены. Я не глупая, я быстро выучусь. А я вам ягодок и грибов буду собирать. Вы же любите грибы, дедушка?

Федор Кузьмич вытер грязные руки о подол своей длинной холщовой рубахи и, поглаживая девочку по голове, ответил:

– Обучу, милая. Обязательно обучу. Без ягод и грибов. Просто от чистого сердца. Ты же ко мне по зову души пришла.

– Скажи, дедушка, а почему ты никогда не ходишь к исповеди и причастию? – как-то после урока спросила у него ученица. – Отец Поликарп за это на тебя сильно обижается. А попадья вообще называет тебя безбожником.

Этот наивный детский вопрос застал Федора Кузьмича врасплох. Он не сразу на него ответил:

– Я верю в Бога сильнее многих ваших прихожан. Но есть в моей жизни такая тайна, какую я не могу доверить даже священнику. Бог всегда в моей душе. Я делюсь с ним своими помыслами напрямую. И посредники мне в этом не нужны. Хуже тем несчастным, которые, не имея веры в душе, притворяются верующими. Они забывают, что Господь, великий сердцевед, знает не только наши помыслы, но даже наперед, что еще будем думать.

Подумав еще чуть-чуть, он добавил:

– А к причастию я не хожу, потому что уже отпет.

– Это как же? – удивилась Сашенька. – Ты же живой!

Федор Кузьмич улыбнулся, погладил ее по голове и сказал фразу, видно, из какой-то очень умной книжки:

– Есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось нашим мудрецам!

А вскоре отец Поликарп сильно заболел и слег в постель. Из Ачинска вызвали доктора. Тот осмотрел больного и сказал, что он безнадежен. И тогда по совету односельчан попадья, забыв все свои дурные отзывы о Федоре Кузьмиче, направилась к нему со слезами о помощи.

Старец пришел к умирающему. Сел подле него и просидел так в полном молчании около часа. А потом сказал:

– Нельзя судить о человеке, не зная его самого. Нельзя выносить скоропалительные приговоры. Все, что вы делаете и думаете, когда-нибудь вернется к вам. Я на вас зла не держу и вам не советую этого делать, если хотите поправиться.

Уже к вечеру священнику стало легче, и вскоре он встал на ноги.

Но больше никогда не поминал старца лихим словом и домочадцам своим строго-настрого запретил это делать.

Сашенька стала любимицей старца. Целые дни она проводила у него. Убиралась в келье, сопровождала в прогулках. А летом иногда даже оставалась на ночлег, ложась спать в телеге с сеном, стоявшей во дворе.

Все же как много знал Федор Кузьмич! Он мог часами рассказывать ей о святых местах и монастырях, о войне с Наполеоном и даже о далеких странах. Сашенька слушала его рассказы как зачарованная. Она, привыкшая к своему маленькому мирку: глухому таежному селу, простому крестьянскому труду, воскресным службам в бедной церквушке и общению с малообразованными людьми, – из рассказов старца неожиданно открыла для себя, что мир не заканчивается за околицей, Ачинском и даже Томском, что есть еще и другие города, красивые и большие; иные страны, где живут люди с желтой и даже черной кожей. В тех городах есть огромные храмы с золотыми куполами, а богатство лавр поражает всякого богомольца.

Шли годы. Сашенька взрослела и превратилась в статную девицу. И вот однажды она пришла к старцу очень грустная.

– Что случилось, Сашенька? – спросил Федор Кузьмич.

Вместо ответа девушка упала перед ним на колени и разрыдалась.

– Встань, встань, родная. Успокойся. Расскажи по порядку. Кто тебя обидел?

– Братья! – сквозь всхлипы произнесла она. – Они хотят выдать меня замуж, дедушка. А я не хочу выходить за нелюбимого. Я одного вас в этом мире люблю…

С его помощью она поднялась с колен и бросилась к нему на грудь, осыпав поцелуями его морщинистое лицо.

– Дорогой мой, родной мой, только ты есть в этом мире для меня. Ты один. И никто более мне не нужен. Мне кажется, что я уже когда-то была твоей женой. Не гони меня. Оставь. Буду рабой твоей навеки, – шептала Сашенька.

Федор Кузьмич стоял посередине кельи, не проронив ни слова, и только с силой вдавливал в бока сжатые кулаки.

Сашенька понемногу стала успокаиваться. Она опустила глаза вниз и увидела, что из-под длинной рубахи старца натекла лужа крови.

– О Боже! – вскрикнула девушка и отпрянула в сторону.

И только тогда она заметила, что его лицо белее снега, а по бокам на рубахе выступили красные пятна.

– Вы ранены. Но как? – Александра всплеснула руками и ринулась на помощь. – Раны надо перевязать.

Ей едва удалось дотронуться до окровавленного места, как старец перехватил ее руку и строго, глядя прямо в глаза, сказал:

– Не надо. Сами заживут.

Но Сашенька успела почувствовать под холстом железный пояс.

«Он, должно быть, с острыми шипами», – подумала она.

И ей стало очень стыдно за свою несдержанность, за то, что она заставила святого человека так себя истязать. Вон какая лужа крови на полу. Ему ведь должно быть очень больно. Девушка густо покраснела.

– По закону Христа человеку следует любить только одного Бога. Люди не должны привязываться к тому, что имеет конец, или смерть. Их сердца должны любить то, что вечно, то есть Бога. Только его одного искать и только ему одному угождать. Грешно и несправедливо иметь сильную привязанность к людям. Вот что на это говорил Господь: «Кто любит отца и мать более меня, недостоин меня!» А теперь уходи. Я должен побыть один.

Направляясь к калитке, Александра увидела через окно, что старец стоит на коленях перед иконой Спасителя и отбивает поклоны. Ей стало так стыдно за свое недавнее поведение, что слезы вновь потекли из ее глаз, а грудь теснили рыдания. Пытаясь сдержать их, она побежала по освещенной луной тропе к ненавистным братьям.