Дмитрий Барчук - Сибирская трагедия

Сергей с понимающим видом кивнул головой, хотя ничего хорошего про Кислюк не подумал: нашими детьми торгует, пройдоха.

– Это Пьер Гарден. Ее старинный приятель. Он работает в департаменте иммиграции правительства Квебека. Поэтому, если вдруг надумаешь, Серёженька, перебраться с семьей к нам в Канаду, Пьер обязательно поможет.

Мужчины пожали друг другу руки.

– А это Анна Зайченко, – последней бабушка представила интересную сочную брюнетку лет тридцати пяти с большим бюстом. – Она недавно приехала в Монреаль из Одессы и работает сейчас в агентстве у Любы. Занимается оформлением документов на усыновление детишек.

Брюнетка мило улыбнулась сибиряку и посмотрела на него оценивающе.

Коршунов тоже улыбнулся ей, а потом повернулся к Пьеру и спросил:

– А без семьи я разве не могу иммигрировать в Квебек?

Повисла пауза.

– Нет ничего невозможного, – ответил Пьер и первым делом поинтересовался: – А вы знаете французский язык?

– Пока не знаю. Но скоро выучу! – убедительно заверил Сергей.

– Тогда я вам найду хорошего недорогого адвоката. Анна, сколько с вас взял за оформление документов этот перуанец Хуан?

– Четырнадцать тысяч долларов, – ответила брюнетка нежным и очень женственным голосом. – Но я оформлялась как швея.

– У меня еще с армии есть специальность автомеханика.

– Отлично. Плюс знание французского и немного денег, и вы – гражданин Квебека. Но ваша бабушка говорила, что вы женаты… – Пьер задал вопрос, который вертелся у всех на языке.

– Сегодня утром по телефону жена сказала мне, что у нас все кончено и она подает на развод.

Бабушка, стремясь замять щекотливую тему, пригласила всех к столу.

– Да помиритесь еще. Моя мама говорила: милые бранятся, только тешатся.

– Вряд ли, Елена Петровна. Мне сегодня утром на полном серьезе жена предложила остаться в Канаде. Видимо, нашла более подходящую кандидатуру.

– Ну если так…

Бабушка стала усаживать гостей за стол.

За обедом Сергею наконец удалось спросить Пьера о французском национализме в Квебеке.

Чиновник сморщил нос. Постановка вопроса его явно покоробила. Но иностранцу, тем более родственнику уважаемой им госпожи Елены, он простил некорректность.

– Здесь – не Франция, молодой человек, а Квебек. Прошу вас это запомнить и впредь так не ошибаться. Впрочем, имя существительное вы тоже подобрали не совсем правильно. Термин «квебекский национализм» употребляют наши политические оппоненты, чтобы бросить тень на наше движение. Мы же говорим исключительно о квебекском патриотизме. В соседнем Онтарио все провинциальные службы тоже одноязычны. Только на английском языке, но никто почему-то не кричит об английском национализме в Торонто, а вот «квебекский национализм» стал уже притчей во языцех.

Мсье Гарден пригубил вина из высокого бокала и продолжил просвещение темного сибиряка.

– Вначале появился канадский патриотизм. Как реакция на засилье американской культуры, американского образа жизни в нашей стране. Мы не хотели быть похожими на «большого брата» [114], становиться дополнительными штатами. А Квебек – особенно.

Он сделал еще один глоток, видимо, горло пересохло от множества слов на чужом языке. Хотя по-русски Пьер говорил отменно, почти без акцента.

– Нас называют сепаратистами, и нашей Квебекской партии [115]ставят в укор, что на референдуме 1995 года о суверенитете Квебека мы хотели расколоть Канаду, выделив тем самым нашу провинцию в самостоятельное государство. Но мы не сепаратисты, а суверенисты. Ведь суверенитет провинции вовсе не означает самостоятельную государственность. Возьмем пример из истории вашей страны. 12 июня 1990 года депутаты Верховного Совета РСФСР проголосовали за декларацию о суверенитете Российской Федерации. Но ведь Советский Союз развалился вовсе не от этого.

– А от чего же? – спросил Сергей, чтобы проверить утверждение поэта «большое видится на расстоянии».

– Помилуйте, господин Коршунов. Всему миру известно, что вашу юную конфедерацию развалили путчисты из ГКЧП, стремящиеся реанимировать тоталитарную советскую империю, а вовсе не российские суверенисты.

Сергей улыбнулся. Хотел возразить, что это звенья одной цепи, но промолчал. Интересно было дослушать до конца логические умозаключения квебекского патриота.

– Для победы на референдуме 1995 года нам не хватило всего 0,6 процента голосов. Но заметьте, квебекцы голосовали за политический суверенитет при сохранении экономического союза с остальной Канадой, то есть фактически в рамках Канадской конфедерации [116]. Квебек – это старейшая, наиболее канадская и лучшая провинция. Это украшение всей канадской мозаики, делающее нашу страну уникальной и не похожей на другие государства. Наши жители должны иметь право говорить на своем родном языке и жить по законам, которые сами принимают, а не по указке из Оттавы. Поэтому наш патриотизм и носит лингвистическую направленность, но он полностью лишен какого-либо ксенофобского и расового оттенка.

– А если бы итоги референдума оказались в вашу пользу? На карте мира возникло бы новое государство? – Сергей поставил вопрос ребром.

Мсье Гарден задумался, но, поняв, что здесь все свои, ответил честно:

– Вполне возможно, что так бы оно и случилось.

– И проигравшее меньшинство подчинилось выигравшему большинству, у которого перевес в каких-то полпроцента голосов?

– Я думаю, что да. А зачем же тогда проводятся референдумы? Мы же подчинились, когда проиграли.

– И никто не призвал бы граждан к оружию «за единую и неделимую Канаду»? Не развязал бы войну между красными и белыми?

– Помилуйте, Сергей. Мы же цивилизованные люди, живем в XXI веке и умеем приходить к консенсусу через компромисс! Это же аксиома: чем богаче, чем более экономически развитыми становятся страны, провинции и люди, тем быстрее они избавляются от комплекса неполноценности, и у них возникает потребность самим принимать решения относительно дальнейшего устройства своего будущего.

Настал черед Коршунову призадуматься. Он даже забыл про еду.

«А ведь мы по сравнению с ними точно дикари. Если бы сейчас за Уралом возродилась партия областников и осмелилась поставить вопрос о референдуме по поводу суверенитета Сибири? Центральное правительство никогда бы не признало его итогов. Да оно бы никогда не допустило такого референдума, а новоявленные сибирские областники давно бы все сидели по тюрьмам за какие-нибудь экономические преступления. Поэтому и держать нас надо на голодном пайке, чтобы сидели и не рыпались».

Но вслух он произнес:

– А у нас все наоборот. Мы хоть и говорим с жителями Европейской России на одном языке, но вот экономической свободы Сибири не хватает. Все Москва забирает, а потом делит между областями, львиную долю оставляя себе.