Александр Войлошников - Пятая печать. Том 1

Не всем нам суждено стать взрослыми — подлый совнарод многим из нас это не позволит, — но уцелевшие ему отомстят! За всех и за все!! Не будь я Вещий, если недолго осталось советской мрази холуйство демонстрировать. Сбудется мечта Дрына: «Эх, из пулемета бы-ы… всю мразь советскую!» Недостоин этот народ того, чтобы вонять ему на планете! Будет он истреблен! Мы, огольцы и пацаны, исстребим советский народ, если смелых русских людей в России уже нет! А ежели будет не так, то зряшно кличут меня Вещим…

И по натуре, наш Олег — как тот Вещий Олег, который был на антисоветских тетрадках. И лицо антисоветское: благородное, как у князя Олега.

Небось, с полчаса прошло, как припухаю я в Зале Ожидания. Сижу, как дурак… впрочем, каждый сидит так, как умеет. Неужели надо мной так подшутили? Или про меня забыли?! А я жду… терпеливо. Не зря граф имел мнение, что

«Изо всех добродетелей в этом мире хуже всего вознаграждаются кротость и терпение!»

— Эй, Монтекриста! Не спишь?.. Правильно… Давай-давай на Присягу канай! — шепчет, заглядывая в Зал оголец по кликухе Шатун. Бреду за Шатуном налево от «Бульвара» по «Светлому пути» — так называется темный коридор перед умывалкой и сортиром на шесть очков. А пойдешь по «Светлому пути» дальше — там «Конец света» — перегородка с запирающейся дверью, потому что этот вонючий аппендикс без окна возле уборной предназначен не только для хранения ведер и тряпок, но и для одиночного содержания в темноте провинившихся тогда, когда карцер в прокуренной дежурке занят. А направо от «Бульвара» — коридорчик, который называется «Дорога к счастью», и ведет он в столовую. Все коридоры в ДПР называются по кинофильмам.

Штрафники, которые в мертвый час полы моют, выносят из столовой «Идолище поганое» — большой гипсовый бюст Сталина, ставят его в умывалке в раковину, а сами с тряпками в руках остаются на стреме у коридорного перекрестка. На Присягу посторонних не пускают. Если появится воспитатель у входа на «Бульвар» — проатасят. Кроме Шатуна в умывалке еще трое огольцов: Хан, Америка и глава комиссии Присяжных — долговязый Макарон. Присягая перед ними, я присягаю перед всеми чесеирами СССР! Тут не до смеха: Присяга дополнительная, из-за того, что предыдущую Присягу нарушил. А что за это будет? Но, взглянув на улыбающегося Макарона, я успокаиваюсь: бить по-отечески ремнем не будут. Огольцы посерьезнели, и Макарон командует:

— Ну-ка хляй с-сюда Монтек-криста! Вот перед вами народный просветитель… А ну, выд-давай обряд по полной норме Прис-сяги!

Макарон заикается слегка. Ну, раз с обряда начали — значит, не будет «разборки»! На душе становится спокойно. Встаю на табуретку, как на пьедестал, торжественно мочусь на голову Великого Вождя. Не зря терпел перед Присягой. Потом долдоню лозунги, которых в ДПР навалом. Для нашего перевоспитания. А к каждому лозунгу — подначку присобачиваю такую, что любой лозунг, привычно гипнотизирующий миллионы людей, становится до смешного глупым. Мы эти подначки все выучили еще к первой Присяге, и теперь в каждом лозунге сидит и подначка. А сгальнее, если новую подначку придумаешь. Для начала собственную подначку декламирую:

«Все лучшее — детям!» Вот, например:

Надежный, как кича, наш де-пе-эр!

Хмыкнули огольцы — понравилось! А для автора понимание его творчества — дорогОго стоит! Потом я, как из пулемета, барабаню все лозунги подряд с общеизвестными подначками. Знаю, что их Макарон сочинил. Он и настоящие стихи пишет. Красивые, умные. Но на наш пацанячьий вкус — очень уж… сентиментальные. Но сейчас не до поэтической критики, захлебываясь от спешки шпарю:

В ДПР в каждой комнате и в коридоре — лозунги. И к каждому лозунгу подначка такая, чтобы лозунг оставался без изменений. Тогда лозунг вызывает в памяти подначку и действие его становится с точностью до наоборот. Огольцы говорят, что это — «ассоциативное мышление». Выдав скороговоркой с полдюжины лозунгов, я начинаю повторяться и спохватываюсь: кажется, лозунги кончились! Но тут вспоминаю про подначку, сочиненную Мангустой, которой он со мной поделился. Подначка необычная, восточная, и декламировать ее надо с восточным акцентом:

Заржали огольцы — новенькое всегда забавно. Чувствую — время закругляться и выкладываю «под занавес» свои, только что сочиненные в Зале Ожидания стишата:

Стишок не по лозунгу, а по картинке, но огольцы уже разошлись и ржут так, что дежурный, сгорая от любопытства, заглядывает и просит, чтобы тише ржали, а то уже и на «Бульваре» ржачку слышно.

Закончен сгал. Спрыгиваю с табуретки, споласкиваю бюст, отдаю дежурным. Теперь — главная часть Присяги — Клятва. Встав на коленки я вслед за Макароном повторяю торжественные слова Клятвы о верности Присяге:

— «Я — чесеир Советского Союза — перед лицом всех чесеиров клянусь, что буду твердо и неуклонно, с оружием и без, тайно и открыто, словом и делом, до последнего дыхания, до последней капли крови бороться за свободу России от власти коммунистов и их приспешников. И если предам я другого чесеира делом или бездействием, под пыткой или проболтавшись, то пусть постигнет меня смерть от руки чесеира! Долой СССР! Смерть НКВД!! Да здравствует Россия!!!»

Эта присяга — не пионерская игра «Звездочка». Это — на большом серьезе… Макарон легко поднимает меня с коленок. Сейчас я Клятву подтвержу подписью. Протягиваю левую руку и зажмуриваюсь от предчувствия боли. Хан достает из кармана что-то острое, втыкает в палец. Макарон вынимает из-под рубашки «Подписной лист» — лист бумаги на котором бурые пятна. Под каждым пятном значоек, значение которого на другом листе. Я делаю отпечаток пальца кровью. Ранка на пальце болит, кровь капает, я ее слизываю — во рту тошнотно солоноватый вкус.

— «Клянусь своею кровью, что всегда и везде буду мстить за кровь моих родителей!» — подтверждаю я словами свою подпись под Клятвой под диктовку Макарона. А кровь все капает — Хан глубоко ковырнул. Сердобольный Америка находит какую-то замызганную тряпочку, отрывает полоску, бинтует палец. И теперь весь палец болит. Но я вида не подаю… Это — что! В сравнении с огольцовской Присягой пацанячья Присяга — сгал! У огольцов Присяга серьезная. Там проверяют на умение любую боль вытерпеть. Чтобы на допросе не расколоться. Не на Вождя там писают, а на крови клянутся. И не по капельке, как у пацанов, а наливают кровь в стакан, разбавляют водой и пьют по очереди. Чтобы быть одной крови, как родные братья. Так братались викинги. В огольцовской Присяге говорится об обязанности нас, пацанов, воспитывать. Уважаем мы огольцов и любим, как братьев старших.