Александр Войлошников - Пятая печать. Том 1

А за авторитет Мойши Глейзера я имею сказать именно так, потому как за тот факт, что Мойша Глейзер одесский еврей, ни у кого в Одессе и в ее окрестностях, даже таких удаленных, как Москва, сомнений не возникало. А за то, что он таки самый умный, — тем более! Хотя бы потому, что каждый умный не бывает без странностей, а Мойша имел прибабахи сразу всех великих личностей! Но за тот интересный медицинский случай, за который вся Одесса имеет значительное удивление, я расскажу чуток попозже.

Валет достает из карманчика в брюках старинные золотые часы, нажимает кнопочку. Крышка часов открывается — часы мелодично играют сложную и грустную музыкальную фразочку. Как будто бы нежно зазвучали дивные хрусталики исчезающих мгновений…

— Я имею час, — говорит Валет, глядя на циферблат, — и от этого я расскажу историю грустную, но поучительную.

Хрустальная мелодия обрывается щелчком — Валет закрывает крышку часов, кладет голову на спинку кресла и рассказывает, пристально глядя в абажур, будто бы общаясь с кумирами детства.

— Это было в Одессе еще до того, когда ты, Санек, озадачил родителей своим желанием показать и себя в этом мире. Уже тогда молодой талантливый вор Яша Факир «из дальних странствий возвратясь» осчастливил тем случаем Одессу. И щоб я тут же, не сходя с места, провалился, если не Миша Япончик был в то время самым авторитетным уркачем в Одессе! Помню я его и его почтенных родителей. Но когда в кровь Богом избранного народа вторгается ген, который вместо «шалом» вопит «банзай!», то свершается чудо! Грозный ген Аматерасу в крови кроткого Авраама создал не мудрого Моисея Вольфовича Винницкого, а лихого всероссийского авантюриста Мишку Япончика, друга Махно!

А как уж покорешился неизвестный Одессе ширмач Яша Факир с таким авторитетом, как Миша Япончик, то за тот случай очень-таки шерудила рогами вся Одесса. Я имею сказать, что воры разных профессий кнацают друг на друга критично. Интеллигентных ширмачей коробит грубый наглеж мокрого гранта, а стопорилы, шерсть дерущие с прихватом, зырят свысока на работу по тихой фене, считая, что работа их и не их — это две большие разницы. И такая жаль обстоит везде, но! кроме солнечной Одессы, где сам климат обеспечивает взаимное душевное понимание. И що бы с того таки ни было, а одесские урки имеют уважение не токо и стоко к профессии, как к мастерству!

Как только заговорил Валет об Одессе — сразу прорезалась причудливая южнороссийская манера построения фраз, игриво расцвеченных прибаутками. Такой разговор слышал я в такелажке от мореманов из Одесского пароходства, которых судьба забросила в такелажку «Дальторгфлота».

— А произошло знакомство Яши Факира с Мишей Япончиком, — продолжает Валет, — в респектабельном варьете-ресторане Одессы «Монте-Карло», что на Мясоедовской. И было это по инициативе легендарного Миши Япончика. А слышал я про все про то не от тети Моти, а от самого Яши Факира, который до меня приходится не вроде дяди Володи, а очень любимым папочкой. А потому никто таки не скажет за тот случай более достоверного…

Муха на окне деликатно смолкает. Чтобы не помешать рассказу Валета. И Валет, прикрыв глаза, вспоминает:

— А какие люди жили в Одессе в то самое одно и то же время! В отдельном кабинете «Монте-Карло» у Миши Япончика проводили время Шаляпин с Утесовым и Махно с Котовским! Это же ж две большие разницы: люди из солнечной Одессы и насморочной Москвы! Конечно, и в Москве иногда живут люди, но разве это жизнь, если живут там не так, а наоборот, и даже «Националь» — пошлый кабак, куда прет шпана, маракуя об дать по морде и побакланить. А встретить культурного человека в Москве тот же шанс, как прикупить короля к семнадцати!

— Шща! Будьте уверочки! — одесская ресторация-варьете «Монте-Карло» на Мясоедовской не западло, как «Националь»! И явление Яши Факира там не остается без внимания и понимания. Пристяжь Япончика профессионально кладет глаз на молодого элегантного брюнета с безукоризненными манерами, потому как похож он и на модного поэта Блока, стихами которого бредила вся Одесса, и на наследника Ротшильда, и на таинственного маркиза из французского романа. О первом сходстве можно подумать, увидев поэтически пылкий взор Факира при пышной его прическе из вьющихся волос. А второе сходство утверждается перстнем с бриллиантом, сияние которого затмевает свет хрустальных люстр в ресторации. А уж третье сходство втекает и вытекает от присутствия при нем такой сексуальной дамы, за которую вся Одесса, закатив глаза до самой макушки, говорит, что она таки именно та графиня де Монсоро, про которую писал известный Шщурик ДьЮма из ПарижА. А уж он-то — самое доверенное лицо по шашням королевы! И пусть некоторые фрайера, таки не бывавшие в ПарижЕ, как слепые котята размазывают дерьмо по чистому блюдечку, размовляя за то, шо подывылыс на тую графинюшку, не в ПарижЕ, а на одесской Молдаванке! Но Боже ж мой, ежели у дамы такой тохес, що Афродита тут же сразу и… то кому какое собачье дело до того, что графиня ботает по французски с прононсом одесского Привоза?! Тем более, самый умный одесский еврей Мойша Глейзер имел сказать за то, «що весь пагъижский пгъононс пгъоисходит таки от евгъеев с одесской Молдаванки»!

Как водится в общительной Одессе, Миша Япончик, интересуясь за Яшу Факира и графиню, приглашает их угостить до себя в своем кабинете. И поручает это распорядителю, на которого все думают, что он хозяин ресторации… а в том приглашении пикантный нюанс. Потому що когда до вас имеет интерес не кто-то, а Миша Япончик, то либо ви имеете от этого знакомства крупный гешефт, либо ваш гешефт поимеют уже без вас. И не смешите ви меня за то, що все знакомства с Мишей Япончиком таки хорошо всем заканчивались! Но как только осторожная, как кошка, графиня излагает за это дело свое «фе», Факир стопорит ее красноречие:

— Шща! Азохн вей, графинюшка! Ежели вам, медам, нужно многое сказать за ту протухшую идею, то купите на Привозе селедку и морочьте ей голову! А ежели ви имеете чуточку подумать за то, що Яша Факир, как какой-то шлимазл, захотит пройти другим разом, то ви думаете за это, прелесть моя, теми очаровательными полушариями, которые в ваших розовых трусиках! Шер ами, графинюшка, отделяйте свои прелести от креслица и, покачивая ими на уровне потери сознательности фрайеров, чапайте, как я не знаю кто, туда, куда приглашают!

Когда прошли они зал под маслянистыми взглядами лимонщиков и жгуче завистливыми взглядами их дам, Яша берет свою даму под ручку и шепчет ей в розовое ушко:

— Шща! Нит гедайге, Сонечка! Бог — не фрайер, только Он и знает, кто и где находит, а кто и как теряет… Ты мадам де Монсоро и крути-таки попочкой, слушай ушками, ботай по французски, а секи по рыбе!