Александр Войлошников - Пятая печать. Том 1

А события у окошечка разворачиваются. Хотя и бурно, но, видимо, по сценарию Валета: всем тут не до меня — все с очень нездоровым интересом наблюдают, как Валет отношения с хмырем выясняет. Хмырь в восторге от своей исторической миссии в борьбе пролетариата с гнилой интеллигенцией, пытавшейся купить билет без очереди! А Валет занимает обескураживающую для хмыря позицию советского дубаря: под заводного лоха хляет и права качает:

— …Ты меня не тычь, я те не Иван Кузьмич! Шшо! Це я интеллихент?!? Та я ж такой же хам, як ты! А ты шо — еврей? Такой шибко вумный! Шо вылупился во весь урыльник?!? Сам ты прогнилая интеллихенция — эвон как у тя из дыхала пропастиной ташшит!! Ты, падла гнилая, шляпу ишшо напяль!

Я растворяюсь в вокзальной сутолоке, зная, что Валет побухтит еще, дав мне уйти подальше, и вдруг слиняет, как сквозь землю провалится. Был тут и нету: кепочку из кармана наденет, курточку возьмет в руки, подкладом другого цвета. А торжествующая фря, дорвавшись до окошечка, захватит его целиком, вместе с подоконником, обнимет ридикюль, прижмется к нему щекою и долго будет кассирше мозги компостировать дурацкими вопросами. И заглянет она в свой так оберегаемый ридик тогда, когда из очереди выберется. А заглянув туда, нервно будет шарить рукой внутри, потом долго и тупо смотреть на ридикюль снаружи…

Таким размышлениям предаюсь я, сидя на скамеечке в чахлом скверике за железнодорожными путями, где «забита стрелка» (назначено свидание). Открываю кошелек — там галье: колы, трешки, пятерки, парочка чириков. В общем — семячки. Гроники — в карман, а чменя — в урну. Зато упакованный сверточек — жирная котлетка: пачка жизнерадостно румяных тридцаток! Вот это — фарт! Удивительный день: первая моя работа — и такой фарт! Как Валет срисовал фрю с такой котлеткой? И наколку дал: «копай на дне»! Глаз — рентген!! Вот это — по формуле Факира: «психология, выдумка плюс чуть-чуть таланта»! Кого угодно заподозрит тетка, только не Валета, который обеими руками за окошечко кассы держался и был весь на виду! А меня-то она не видела…

С удовольствием шуршу ногами в ярком ковре осенних листьев и улыбаюсь самодовольно, как воробей, долетевший до середины Днепра. Как на душе солнечно — будто бы и душа плывет в безоблачной лазури!! Фартово шурует Валет. Остроумно, весело, азартно — из майдана в майдан. На каждом бану снимает по лопате. Удивился я: зачем столько? И Валет рассказал, что в Иркутске у его марочки сберкнижка, на которой грони кучкуются. Вору в законе нельзя жениться без согласия воровского сходняка. А это крутых форсов стоит. Неизвестно, сколько кусков в общак придется скинуть… И Валет готовится к этому.

Недавно приобрел Валет ксивы новые, по спецзаказу. Не мастырка липовая, с которой в гостинице ночевать, а квитуху настоящую, в комплекте: паспорт, диплом техника-механика, все справилы для паспортного стола, с которыми можно прописаться и в режимном городе! Я в тех справилах — братан Валета. И у меня теперь есть и метрика, и табель школьный! А-а… вот он, братан мой законный! Валет садится рядом. Подбрасывает на ладони пачку тридцаток, прикинув вес, небрежно кидает в карман курточки и говорит:

— Шща! Будем посмотреть на ту проблему из другого угла морали. Если б эти грони посеял я, а нашла их та же фря… как ты думаешь, спешила бы она их мне вернуть? А?

Я молчу, зная, что уж кто-кто, а эта жлобиха с таким делом спешить не стала. И Валет тяжело вздыхает, скорбя за корыстолюбие человеческое.

— Так-то… — резюмирует Валет. — Все в мире относительно. Умный еврей Эйнштейн создал теорию, по которой даже время в разных точках пространства течет-таки с разной скоростью. К примеру, длина минуты очень зависит от того, с какой стороны двери занятого сортира находишься.

Вздохнув, Валет задает риторический вопрос:

— А что такое честность? А это таки, ветошный кураж бедолаг, которых в чем их родная мать родила, в том их Родина-мать оставила, загнав демагогией в ту безнадегу, где стырить нечего! А кроме них, страдальцев, вопиющих о честности, воруют все и все!! Воруют в меру жадности, умения и возможности. И если жадностью никто не обделен, то возможности разные. Партия и правительство берут на хапок по-крупному: землю, недра, заводы, газеты, пароходы и всю продукцию рабочих и крестьян. Воротилы партии и правительства куски рвут от общесоюзного пирога. Деятели поменьше — кусочки после воротил подбирают. Еще помельче — крохи клюют и пол вокруг стола подлизывают…

И так — сверху донизу, вплоть до работяги, у которого каждый день после работы оттопыриваются штанишки. Но не от игривой мыслишки, а от железяки, чтобы дома подхалтурить. То, что ты не принес с работы, — ты это украл у своих детей! А потому: тащи с работы каждый гвоздь — ты здесь хозяин, а не гость! Как сказала гадалка, «скажи, где работаешь, а я скажу, что ты сегодня украл». Вынос железяк с производства — российским обычаем стал. Некрасов о русском человеке так написал: «Вынесет все, и дорогу железную!»

Не ворует народ, а компенсирует то, что отняло у него государство, обобравшее его до ниточки. Государство — рабовладелец, оно заставляет работать, а за труд не платит. Вот и идет соцсоревнование: кто успеет украсть побольше! Но сколько у государства ни украдешь, а свое хрен вернешь. Государство ворует у народа быстрее и больше, чем народ успевает украсть у него. А тот, кто в СССР не ворует, становится подозрителен: и где же он, жучила, деньги берет? Не агент ли вражьей разведки?! Жизнь в России — это наказание за те преступления, без которых не проживешь. А мы — честные воры, знаем законы природы: для того, чтобы волки были сыты и овцы целы, шерсть надо драть-таки не с овечек, а с тех, кто их стрижет.

Про волков в умных книжках пишут: «Волк — санитар леса». А общество — таки да! — тот лес дремучий, где закон — тайга, а черпак — норма! Тут без волка — никуда! Кому нужна революция без воровской идеи Ленина «грабь награбленное!», то бишь без «экспроприации экспроприированного». Маркс это назвал откровеннее: «Перераспределение общественного продукта». Слава Марксу! Я, как праведный марксист, таки да, разделяю его беспокойство за тот случай. Хотя, как вору, мне очень понятно, что в учении Маркса есть-таки проплешины на деликатных местах, как у той мартышки, которая намудрила с пересадкой волос и тохес оставила голым! И вся Одесса — таки да! — имеет очень железное мнение: если бы умный немецкий еврей Карл Маркс пообщался с умным одесским евреем Мойшей Глейзером, оба они таки поимели из того случая вполне завершенную картинку теории исторического развития общества, за которую Мойша Глейзер сказал-таки так:

— Шща! Азохун вей! Що я имею сказать за ту всемирную историю, через которую, как через проходной двор с улицы Бебеля на улицу Бабеля, народы приходят и уходят и каждый норовит насрать за сарайчиком тети Хани?! За ту историю, таки да, я имею самое железное мнение, что при любом режиме власть имущие воровали и будут воровать, ставя за это дело красивую ширму, то бишь — программу. Будь это «расовое преимущество», «капиталистический рационализм», «концентрация капитала», «экспроприация экспроприированного» или «справедливое перераспределение общественного продукта» — будь спок: по любой программке карманы фрайеру вывернут тики-так и вычистят так, что будьте вам здоровы! С каким лозунгом ни заявись любая власть — она чем начнет, тем и кончит: лохов будет потрошить! Потому что миром правят «не Бог, не царь и не герой», а его величество ВОРОВСТВО! — во все времена и с разной ширмой, пардон, — политической программой: экспроприация, эксплуатация, национализация, модернизация, приватизация, распределение, освобождение, примирение, возрождение…