Александр Войлошников - Пятая печать. Том 2

Вспомнились мне красноармейцы в эшелонах, которые шли на запад по Сибирской магистрали перед войной: в настежь распахнутых дверях товарных вагонов стояли оголенные по пояс мускулистые телесатые мужчины, добротно откормленные на обильных килокалориях армейских супов и каш. Тела натренированные, для войны обученные. Где эти могучие торсы? Куда исчезли миллионы самых здоровых в СССР мужиков, каждого из которых три, а то и четыре! года обучали военному делу?! Где многомиллионная кадровая армия? Где предвоенный тотальный призыв резервистов? А вместо них — вот эти? Э-э-эти??! С состраданием разглядываю голозадых моих современников, смущенных своей жалкой наготой.

В древнем мире наготы не стеснялись, считая, что тело человека — высшая красота, сотворенная по подобию богов. А подобием кого становятся юноши, заполучившие к семнадцати годочкам впалую грудь, старческий натужный кашель, хронически расхлюпанную сопатку, ревматические коленки и плоскостопие от изнурительного многочасового стояния у станка! А, главное, впроголодь! Да еще — на ледяных сквозняках, гуляющих по цехам, так как стекла — дефицит.

По той анатомии, которую парни демонстрируют на медкомиссии, сразу видать, какая им Родина мать (туда ее перемать!): уж очень надо на своих детей нас… наплевать, чтобы их превращать в пособие по патологоанатомии! Серо-синюшные лица, сутулые спины, выпирающие ключицы, рельефные ребра, слабые тонкие ноги… А ведь им по семнадцать… как библейскому Давиду, который вышиб дух из великана Голиафа!

А эти… заморыши, с начала войны так и не выросли из-за недоедания. И на Давида похожи только писькой. С четырнадцати горбятся у станков без выходных и света дневного. От того такие разноцветные: тело, не видевшее солнца, — голубое, лица от недоедания, — серые, а руки черные от эмульсии и металлической пыли. Призывники-то, в основном, слесари и станочники.

Знаю я их продуктовую норму Р-1… минус крупа, растворившаяся в столовских супчиках, которые хлебать — только зубы ложкой расшатывать, минус жиры, которые еще с зимы не отоваривают, даже лярдом, минус сахар, который заменили сахарином… Выжала мачеха родина все молодые соки из парнишечек, а выжимки — на пушечное мясо, утилизация отходов! А какое из них мясо? Только клейстер… и то — жидковатый.

Наивно думая, что эти «стеклянно-оловянно-деревянные» морды в белых халатах имеют отношение к медицине, некоторые призывники жалуются на ревматизм, рези в желудке, одышечное сердце, хронический кашель, возможно туберкулезный… Но их робкие жалобы не замедляют равномерно поступательное движение голозадого конвейера. Расчеты призывников на задушевную беседу об их болячках решительно пресекаются бодрыми сержантскими окриками обелохалаченных тупорылов:

— Не стони! Годен! Следующий!

— Чо-о? Фи-игня! В армии заживет! Годен!

— Чо телишься?! Сказано: годен!

— Не задерживай! Следующий! Годен!

— Не морочь голову! Годен!

— Не охай, а то родишь! Годен!

— Диету??! А сиську не хо-хо?! Годен!

— Трах-тах-тарарах! Годен-годен-годен-годенгоденгоден…

Не спроста говорят: «горбатого только военкомат исправит», — такой скорости исцелений, как в военкомате, обзавидовался бы Иисус Христос! И вспоминаю я широкоформатные физиономии кинобойцов Андреева и Меркурьева, неутомимо «громящих фашистские орды» в кинобоевиках на всех экранах страны. Контраст между киношными, добротно откормленными, мясистыми богатырями и этим тщедушным конвейером столь разителен, что из меня вдруг выпрыгивает хихиканье.

А тут передо мной оказывается какой-то низкоросло задроченный тип в белом халате. Небось, какой-нибудь патолог: нервный или психический? Потому что, когда я с такой жизнерадостной ржачкой возникаю перед ним, этот псих, задрюканный, от меня отпрыгивает очень шустро. При такой профессиональной реакции недомерка-психача на мой оптимистический патриотизм чувство юмора во мне взбрыкивает всеми четыремя копытами и я радостно ржу, как конь Буденного в стаде кобыл. Люблю смеяться по собственному желанию, даже если мой патриотический пыл пытаются подпортить злыми окриками:

— Эй! Псих! Ты этово-тово, не очень-то тово! Психоту не распускай! В армии тово, отучат от тово! Там, этово-тово, не поржешь! Давай, уе… отседава, тово! Годен! Сказано, годен! Следующий! Эй! уснул там чо ли, тово?!

И голозадый конвейер, на миг запнувшийся о мой оптимизм, мчится дальше, спеша отправить нас не на кинобутафорскую войну Меркурьева и Андреева, а на войну настоящую, от которой советские кинобогатыри защищены бронью более могучей, чем танковая…

«Ничто не вечно под луной» — заметил кто-то еще до потопа. «Все то временно, что не кратковременно» — солидарны с ним мои современники. Потому документы дает нам совродина временные. По мотыльковым срокам нашего земного бытия. И обмениваю я затасканную, мятую бумажку шестимесячного паспорта на новую, но еще более кратковременную бумаженцию из военкомата, где написано: «Справка выдана ФИО (это я), на сорок восемь часов, как призванному в ряды РККА, для оформления льгот по приказу НКО №… и т. д.».

А поэтому гляжу я на окружающую меня бытовуху отстраненно, будто из окна уходящего поезда. Сам сел в этот поезд, и теперь жизнь моя от меня не зависит: куда повезет, туда и повезут. Что бы я сейчас не сделал, результат будет один: военкомат меня ото всех спасет и сохранит как идиота-добровольца! От понимания этой фатальности мысли в голове плавают спокойные, онездешенные. Как из другой вселенной взираю я на человеческую копошню на этой чепуховой планетке: смотрю свысока, беззлобно, снисходительно. Потому как стою я сейчас на самой высочайшей философской платформе с девизом: «Плевать мне на вас на всех!» На такую платформу и господь Бог не каждый день залезает. А с такой платформы «мне сверху видно все».

Напротив трамвайной остановки — дверь столовки. Вывески нет, только плакат изнутри на стеклянной двери: «Родина-Мать зовет!». Но не всех зовет Родина-Мать туда, откуда пахнет вкусной жрачкой: за дверью попкарь торчит — пропуска проверяет. Как пограничник Карацупа бдительный, потому как спецхавальник литерный.

Чем скуднее рабочий паек, тем больше открывается литерных столовок для обкомовских, горкомовских, райкомовских, облисполкомовских и прочих «комовских» чинуш. Лелеет Родина-Мать золотой партийный фонд: эвон какие широкоформатные задницы нажрали ответственные партработники на литерных спецпайках! Все они в партийной форме: в широченных галифе, наполненных упитанностью задниц и в офицерских кителях без погон. Родилась в СССР партийная форма, похожая на офицерскую. Чтобы видели беспартийные, что все партийные почти фронтовики и, как один, готовы по зову партии собраться и окопаться…