Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 2

– Как же я могу не бояться его, брат Мэнлиг? – не сдержал удивления Тэмуджин. – Ведь он не успокоится, пока не поймает меня…

– Ему скоро дадут понять, что тебя нельзя трогать, – сказал Мэнлиг и загадочно, без улыбки посмотрел на него.

– Кто? – спросил Тэмуджин.

– Есть люди, – коротко ответил тот. – И больше не думай об этом… Если ты хочешь поднять свое знамя, то врагов у тебя и без Таргудая будет немало, поэтому нам с тобой надо будет хорошенько подумать, как тебе обойти их всех…

«Кто эти враги?» – встрепенувшись, хотел спросить Тэмуджин, но тут же сдержался – решил сначала хорошенько выслушать его.

– Когда в табуне подрастает молодой жеребец, то это не нравится другим жеребцам, и они стараются его затоптать. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Тэмуджин кивнул.

– Поэтому тебе нужны будут верные и знающие люди. Без них улус тебе не собрать, не защититься от врагов. И надо тебе сразу понять, что дядья-кияты тебе не помощники. Они трусливы и коварны, в любое время готовы предать. Тебе нужны другие люди, – Мэнлиг испытующе посмотрел на него.

– Знаю, дядья мои ненадежны, – согласился Тэмуджин и спросил: – А у вас есть на примете другие люди?

– Я понемногу прощупываю бывших воинов твоего отца и отбираю лучших… есть люди, которые нам сгодятся.

Обрадованный поддержкой бывалого нукера, Тэмуджин старался показывать свое уважение к его возрасту, слушал вежливо и подолгу молчал, не перебивая. Но когда, наконец, жена Мэнлига внесла горячее мясо и расставила чаши и блюда, Тэмуджин, как и подобает нойону в юрте нукера, почти не притронулся к мясу. Мэнлиг, поняв смысл его поведения, не показал обиды и продолжал вести приличный разговор.

Улучив время, Тэмуджин спросил его о том, что делается в степи, как люди смотрят на пришельцев.

– Ждут, когда они уберутся, – просто сказал Мэнлиг, – как ждут, когда уйдет вода после наводнения. Они пришли за своими обидчиками, чтобы отомстить, но достать их не смогли, вот и грабят других, чтобы не уйти без добычи. Но долго они здесь не пробудут, потому что им нельзя надолго оставлять и свои курени: у них есть свои враги и те не дремлют…

Под конец, тщательно выбирая слова, стесняясь, Тэмуджин сказал:

– Я не знаю, какие табуны тайчиуты смогли спасти от пришельцев, а какие утеряли. Как же мне быть, если отцовские табуны попали в руки врагов?

Мэнлиг, снисходительно улыбаясь, объяснял ему:

– Не об этом ты должен сейчас думать. Для тебя самое главное то, что сохранилось войско, и тысячники твоего отца согласны встать за тебя – это главное, а не что-то другое. С таким войском ты со временем и не такое владение добудешь… А нынешняя смута с онгутами, то, что пришли чужеземцы и хорошенько встряхнули наше племя, так это нам даже на руку…

– Как это нам может быть на руку? – удивился Тэмуджин.

– А так, что если бы не это нашествие, все продолжалось бы по-старому, так и тянулось бы все еще сто лет: тайчиуты со своим Таргудаем верховодили среди борджигинов, вокруг них тянулись другие и никакой другой жизни люди не хотели бы знать. А сейчас народ начинает понимать, что Таргудай даже в плохие вожди не годится, что он ведет всех в пропасть. Когда уйдут чужеземцы, рода останутся как собаки без хозяев, будут драться и рвать куски из пастей друг у друга. Кровью обольются все и вот тогда поймут они, что нельзя жить без единого вожака. А тут подрастешь ты, правнук хана Хабула, и покажешь всем отцовское нутро… Других вождей в племени не видно, и не скоро такой покажется. А мы тебе поможем. Войско твое мы сохранили…

Уезжал от него Тэмуджин домой в тот же день внутренне просветленный: вот он, путь к отцовскому улусу! Правда, смущало его то, что Мэнлиг в разговоре то и дело держался с ним свысока, говорил наставительно и поучающе, но Тэмуджин махнул на это рукой: «По старой привычке за маленького принимает, это пройдет… Да и с Кокэчу, с сыном его мы ведь ровесники, в детстве вместе играли, вот и смотрит как на подростка, поучает… А пройдет время и все само уладится».

Тэмуджин с Бэлгутэем отдалились от стойбища Мэнлига едва на полтора перестрела, когда из соседней юрты вышел Кокэчу. Он оглянулся на краснеющий круг закатного солнца и, стоя у стены, прищурившись, долго смотрел на удаляющихся вдоль ивовых зарослей по крутому берегу Керулена двоих всадников.

Дождавшись, когда они скрылись за изгибом, Кокэчу вышел из тени юрты и подошел к отцу, все еще стоявшему у коновязи.

– Умный будет человек, – задумчиво сказал Мэнлиг и испытующе посмотрел на него. – Такого непросто будет держать в узде.

– Удержу, – с уверенной улыбкой сказал Кокэчу. – Я его хорошо знаю.

– Тогда надо начинать его приручать уже сейчас, пока он не окреп духом, а то заматереет, наберется отцовских повадок… и будет поздно.

– Из наших рук он не вырвется, отец, – пообещал Кокэчу. – Нам надо только его обязать, чтобы улус свой он из наших рук получил, а не со стороны. И тогда он с головой будет наш… у него есть одна слабая черта: он испытывает благодарность к тому, кто ему помог.

Они вместе пошли в юрту. Отец налил в две чаши архи, взял свою и выпил до дна. Беря из корыта остывающее ребро и откусывая, он заговорил:

– Нужно сделать так, чтобы Таргудай отныне как огня боялся трогать Тэмуджина, чтобы он и думать про него опасался. Надо послать к нему пеших шаманов [26]с разговором, чтобы хорошенько его припугнули, или сделать на него обряд и наслать какой-нибудь сон.

Кокэчу пригубил свою чашу и поставил на стол. Долго сидел в раздумье, шевеля тонкими бровями.

– Наших людей он не станет слушать, – сказал он. – У него есть свои шаманы, а те ему другое нашепчут… Я нашлю на него сон, а уж своего видения он испугается.

– Это нужно сделать побыстрее, – говорил Мэнлиг, – пока он спьяну опять не натворил чего-нибудь.

– Сделаю сегодня ночью, – кивнул Кокэчу.

– Почему ночью? – нахмурился Мэнлиг. – Опять будешь черных богов призывать?

– Без них нельзя обойтись, – пожал тот плечами. – Ведь Таргудая надо хорошенько напугать.

– Тогда отойди подальше от стойбища.

– Мне будет нужна одна черная овца.

– Возьми из стада…

В сумерках Кокэчу, взяв с собой троих младших братьев и свое шаманское снаряжение, ушел в сторону леса. Гнали они с собой черную двухлетнюю овцу. Двое братьев тащили большой чугунный котел, снятый с внешнего очага, густо облепленный сажей. Обвязав ее волосяной веревкой, они прикрепили его к длинной палке и несли на плечах. Третий брат нес большую суму с архи и угощениями для богов.

Стали у опушки. Темнело быстро. Они натаскали из леса березовых сучьев, разожгли огонь. Кокэчу достал из сумы туес с архи, наливая в черную железную чашу, угостил огонь и, бормоча под нос молитвы, щедро побрызгал на восемь сторон. Налив до краев, он выпил сам, потом по очереди налил братьям.