Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 2

Не теряя времени, он убрал посуду в траву и приступил к делу. Двоим старшим он приказал зарезать овцу, а сам с помощью младшего брата стал готовить себя к обряду. Тот осторожно снял с днища котла сажу, в маленькой чаше размешал ее с рыбьим жиром до густого черного масла и тщательно смазал ему всю левую сторону лица. Другую сторону намазали лошадиной кровью, которую они дома выцедили из жилы черного жеребца и принесли в туеске. Брат старательно обводил ему глаза и рот, проводя черту по лбу и носу.

Наконец он закончил и Кокэчу, вдруг став похож на чудовищную птицу Абарга-шубун из страшной сказки, начал одевать свою шаманскую одежду. Надел на голову круглую войлочную шапку, сверху насадил железную корону с оленьими рогами. Одел халат из шкуры с пришитыми спереди и сзади звериными онгонами из черного железа, и взялся за бубен.

Братья быстро свежевали овцу, а Кокэчу, стоя рядом, забил в бубен, обратив лицо в сторону восточного неба, стал призывать старшего сына главы всех черных небожителей:

В этом месте младший брат открыл два новых туеса и полными чашами стал брызгать сначала арзу, а потом хорзу в восточное небо. За ним другой брат стал брызгать кровью зарезанной овцы.

Овцу братья разделали, не отделяя голову и копыта от шкуры. Когда все было готово, Кокэчу умолк, отложил бубен, и они понесли овечью шкуру с головой и копытами к лесу. Нашли молодую развесистую березу и на длинных палках набросили шкуру на верхние ветви – головой в восточное небо, растянув копытами в стороны.

Из ключа принесли воды и, налив в наполненный мясом котел, поставили на огонь.

Пока варилось мясо, Кокэчу приказал двоим старшим братьям нарвать травы и сделать чучело человека, а сам снова взялся за бубен и продолжал молиться. Теперь он просил Эрлиг-хана помочь ему заставить тайчиутского Таргудая отказаться от преследования Тэмуджина и его семьи.

Младший брат, помешивавший в котле оструганной палкой, обернулся и негромко сказал:

– Мясо готово.

Кокэчу сам выбрал лучшие куски из котла – левую лопатку, верхние позвонки и ребра – и с молитвами стал бросать их в огонь. Горячие угли шипели с паром и дымом. Братья ломали и подбрасывали сухие сучья.

Покончив с жертвами, братья уселись с восточной стороны от огня и принялись за пиршество. Ели долго и старательно, утоляя голод.

Насытившись и выпив чашку супа, Кокэчу посмотрел на небо – семеро старцев поднялись к вершине. Он налил вина в чашу и при свете огня долго разглядывал что-то в нем.

– Таргудай спит, – сказал он наконец. – Несите чучело сюда.

Братья принесли на свет огня пузатое травяное чучело.

– Положите сюда, – Кокэчу указал недалеко от костра.

Положили.

– А теперь отойдите подальше, – сказал Кокэчу, махнув рукой.

Те скрылись в темноте. Кокэчу, сидя на земле, взял из травы бубен и, закрыв глаза, раскачиваясь из стороны в сторону, стал тихо стучать по нему колотушкой. Он стучал сначала медленно, потом понемногу убыстряя, все чаще и чаще, а затем глухие звуки бубна пошли сплошным гулом, далеко разносясь по ночной степи и вдруг резко оборвались. Стало тихо. Кокэчу отбросил бубен в сторону и одним прыжком вскочил на ноги. На черном от сажи и крови лице, отражая огонь костра, хищно поблескивали широко открытые глаза. Замерев, он постоял, потом закружился на месте, издавая жуткие крики филина и, растянув руки в стороны, пригибаясь, стремительно пошел вперед. Пометавшись по сторонам, он приблизился к чучелу, крадучись, трижды обошел его по кругу и склонился над ним, напряженно вглядываясь в него.

Братья, стоявшие в шагах пятидесяти от костра, будто слышали какой-то разговор между Кокэчу и чучелом. Недолго спустя Кокэчу взял из кострища горящую головню и воткнул в чучело в том месте, где был пухлый живот, потом опалил ему обе руки. Сказав что-то чучелу еще, будто грозя ему, Кокэчу встал, отбросил в сторону дымящуюся головню, сорвал с головы корону, отошел на несколько шагов и обессиленно упал в траву. Братья подбежали к нему, склонились – тот, похрапывая, спал глубоким сном.

Тут же взял все дело в руки второй брат.

– Принеси архи, быстро! – сказал он одному, обернулся к другому: – А ты порви и разбросай чучело!

В два прыжка младший поднес туес, налил ему на ладонь. Тот, торопясь, стал отмывать лицо у спящего Кокэчу от сажи и крови. Другой быстро рвал опаленное огнем, дымящееся чучело, разбрасывал вокруг.

– Собирайте вещи! – старший подбежал к огню, стал тушить его супом из котла, черпая чашкой и приговаривая молитву, прося у хозяина огня прощения.

Оставшееся мясо свалили в мешок, накрепко обвязали котел. Собрали шаманское снаряжение и стали будить Кокэчу.

– Брат, просыпайся! – тряс его за плечи старший.

Что?.. наконец, сонно промычал Кокэчу. Что случилось?

– Ты сказал, что надо сразу бежать с этого места…

– А, бежим… – Кокэчу пришел в себя. Все собрали?

– Все.

– Лицо мне вымыли? – он провел по щеке ладонью.

– Все чисто.

– Уходим на запад.

Захватив вещи, они почти бегом устремились вдоль опушки. На востоке уже синело небо, оттуда же, обгоняя друг друга, наплывали грозовые тучи. Глухо зарокотал гром.

Отбежав на расстояние перестрела, Кокэчу снова одел корону и, взяв новый туес с арзой, брызгал уже западным богам, прося защиты от черных шаманов и восточных духов. Братья со страхом смотрели на восток, где на месте недавнего их костра уже шел дождь. Там начинали бить молнии. Устрашающе загремел гром.

Кокэчу бил в бубен, выкрикивая имена западных белых хаганов. И дождь, едва дойдя до них, остановился; а там, на кострище и вокруг него в нескольких десятках шагов, раз за разом били в землю белые кривые небесные стрелы. Не смолкая громыхал гром.

Таргудай проснулся в ужасе от страшного сна и сразу почувствовал жгучую боль на обеих локтях рук и на животе. Сев на постели и широко раскрывая глаза в кромешной темноте, он слепо оглядывался вокруг, вытягивая вперед руки.

– Кто тут? – с сжавшимся сердцем испуганно вскрикнул он. – Кто тут есть?..

– Ты чего? – испуганно всполошилась рядом жена. – Эй, кто там снаружи, дайте огня!

В дверь просунул горящую головню воин охраны. Застегивая на себе халат, жена Таргудая приподнялась. Оглядевшись по юрте и не увидев никого, она изумленно уставилась на мужа. Тот с диким страхом смотрел то на нее, то оглядывал свои руки и живот, осторожно ощупывал их.