Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 2

Наконец, когда все утихомирились, Дэй Сэсэн взял большую лошадиную голову, отваренную целиком и с поклоном подал Хара Хадану. Тот с поклоном принял, положил перед собой. Старший сын Дэй Сэсэна Алчи, с которым Тэмуджин сдружился еще два года назад, вдруг откуда-то появившись, с улыбкой поднес ему лошадиную лопатку, обложенную передними ребрами и позвонками. Бэлгутэю поднесли верхнюю кость передней ноги, Джамухе – другую часть, Мэнлигу досталась грудинка, сыну его – берцовая кость задней ноги.

Хара Хадан отрезал ножом треугольный кусочек кожи, оставленный на лбу лошадиного черепа, и бросил назад через голову – и пиршество началось. Трое стариков выбрали из разных куч куски мяса, побросали на восемь сторон и после этого с десяток юношей стали разносить в плетеных корзинах мясо по рядам. Они проходили мимо сидящих и каждому совали в руки куски, длинные лошадиные ребра с жирным мясом, позвонки и другие кости.

Тэмуджин, голодный с утра, видя, что вокруг все заняты дележом мяса и на него уже не смотрят, вынул нож и отрезал кусок от своей доли, стал есть. «Скорее бы все кончилось, – мимолетно подумал он, хотя знал, что впереди еще много дел, – скорее бы увидеть Бортэ… какая же она стала?..»

Люди дружно поедали мясо; молодые по-волчьи рвали зубами, с силой отдирая от костей, а те, кто постарше, отрезали ножами – набивали рты и жевали, довольно оглядываясь друг на друга. Над рядами стоял неясный гул, тут и там раздавались смешки и выкрики. Юноши непрерывно таскали мясо, опорожняя корзины. Кучи у костра понемногу уменьшались.

Через некоторое время из рядов полетели в разные стороны обглоданные кости. Дэй Сэсэн, увидев, распорядился:

– Люди насытились, пора подавать вино.

Юноши понесли по рядам кувшины и туесы.

Долго распивали вино. Остатки мяса на шкурах уносили за круг, часть раздавали толпе ребятишек, карауливших свою долю у крайних юрт, часть уносили в курень. Тэмуджин, борясь со скукой и усталостью, толкал локтем Джамуху – тот кивал головой, засыпая. Из рядов уже слышались веселые возгласы, счастливый смех.

– Ну, мясом накормили, вином напоили, а теперь покажите борьбу! – вставая, крикнул белобородый старик из внутреннего круга.

– Борьбу!! – заревели в рядах.

– Покажите борьбу!

– Посмотрим, какая сторона сильнее…

– Кто от наших выйдет?

– У них-то борцов нет.

– Наверно, где-нибудь прячут… хитрые.

– Пусть сам жених выйдет…

Тэмуджин оглянулся на Бэлгутэя, тот быстро встал с места, стал снимать с себя одежду. Сын Мэнлига помогал ему. Раздевшись до пояса, Бэлгутэй вышел в круг, поклонился на две стороны. Подвыпившие хонгираты насмешливо оглядывали его.

– Получше борца не нашлось у них, что ли?

– Они насмехаются над нами…

Против Бэлгутэя вышел младший брат Бортэ, девятилетний Хи. Тэмуджин боялся, что выставят парней постарше – он знал, что у них есть сильные борцы. Увидев Хи, он сразу успокоился и вспомнил, как утром Дэй Сэсэн прислушивался к их разговору. «Узнал, кто будет от нас и велел назначить равного, – решил он. – Значит, он честно поступил».

Хи, такой же плотный, как и Бэлгутэй, разделся по пояс, с улыбкой похлопал себя по бедрам, поворачиваясь в разные стороны. Хонгираты криками подбадривали его. Резко повернувшись, он убрал с лица улыбку и пошел на Бэлгутэя.

Сошлись на середине. Толпа выжидающе притихла. Низко пригнувшись, борцы медленно закружились, глядя друг другу в глаза, зорко следя за каждым движением соперника. Бэлгутэй, подражая тому, как раньше боролся дядя Бури Бухэ, опустил одно плечо вниз – чтобы удобнее было бросаться в ноги. Глядя на него можно было подумать, что он и собирается это сделать – он неотрывно смотрел на правую ногу противника. Но сделал он совсем другое: ринувшись вперед и в сторону, дернул его за правую руку на себя и вмиг оказался у него за спиной, крепко схватил за туловище. Толпа взревела: это было их поражение. Бэлгутэй легко приподнял Хи в воздух, подержал и осторожно поставил на ноги. Снова взревела толпа, на этот раз одобрительно. Бэлгутэй, широко улыбаясь, примирительно обнял противника, тот смущенно улыбнулся в ответ и они разошлись.

«Хасар, будь он на его месте, так не оставил бы, – подумал Тэмуджин, не зная, хвалить Бэлгутэя или ругать, – бросил бы как ягненка об землю…»

Он снова с благодарностью подумал о Дэй Сэсэне: «Равного выставил, не стал пользоваться тем, что у нас нет настоящего борца, а то люди потом семьдесят лет пересказывали бы о нашем поражении на моей свадьбе».

Сразу после борьбы хозяева со сватами поехали в айл Дэй Сэсэна. С ними поехала часть стариков. Народ остался допивать вино.

В айле во внешнем очаге горел огонь. На высоких закопченных камнях стоял большой чугунный котел с наполненной водой. На северной стороне очага сидело трое древних стариков. Двое молодых мужчин притащили годовалого барана. Тэмуджин знал, что это для него: он должен был зарезать и угостить духов предков невесты, чтобы они отпустили ее без препятствий. Вместо духов были сидевшие у очага старики.

Тэмуджин, стоя на южной стороне очага, принял из рук одного из мужчин трепыхавшегося барашка и держал его на весу, пока Дэй Сэсэн молился духам предков, брызгая архи в небо и в очаг. Дождавшись, когда тот закончил, он понес барашка по кругу. По ходу солнца трижды обошел очаг и стариков, и уложил животное на землю. Толпа сородичей невесты уселась вокруг.

Тэмуджин вынул нож, быстро надрезал кожу на животе и сунул руку вовнутрь. Он боялся, что баран умрет не сразу: уж слишком сильно он дергался. «Наверно, живучий…» – думал он, ища рукой большую жилу.

Он резко дернул, и горячая кровь струей ударила в ладонь, полилась внутри. Барашек резко ослаб, перестав сучить ногами, и почти сразу испустил дух.

– Тяжелая рука у жениха, – одобрительно заговорили вокруг. – Сразу замер барашек…

Облегченно вздохнув, Тэмуджин стал сдирать с него шкуру…

Мэнлиг все эти дни внимательно следил за Тэмуджином. Глядя на него, он дотошно перебирал в памяти все его слова, сказанные в разговорах с ним самим, с Хара Хаданом, Дэй Сэсэном, и все больше убеждался в том, что по уму он растет не по своим годам, что в будущем он далеко опередит и своего отца Есугея, и Таргудая и всех других.

Все это время Мэнлиг большей частью помалкивал, уступив старшинство Хара Хадану, вместе с другими принимая угощение от хозяев, поднимая вместе со всеми чаши с вином, а сам упорно размышлял про себя:

«…Придет время и такой парень без труда все племя возьмет в руки… А нам с Кокэчу придется быть втрое хитрее, чтобы удержаться рядом с ним. А то можно и голову потерять… Чтобы он для нас был безопасен, надо сделать все так, чтобы он всю жизнь испытывал к нам благодарность – это чувство у него есть и его надо разжечь – Кокэчу сумеет это сделать. Надо ему показать и крепко внушить то, с какими тяжелыми трудами, с какими рисками нам удалось сохранить и вернуть ему отцовский улус… Надо еще подумать, как сделать побольше трудностей в этом деле. А отчего могут возникнуть трудности? Оттого, что тысячники не захотят пойти под его руку. Почуяв волю, они захотят жить своей головой. Надо поговорить с ними так, чтобы они сторонились Тэмуджина и стремились быть подальше от него, а может быть, и попытались уйти в чужие степи. А там уж я найду, как взяться за них, вернуть хозяину, а потом можно будет и обвинить тысячников в измене, прогнать их и поставить на их места своих людей. Войском буду править я. А кто управляет войском, тот управляет нойоном… – Мэнлиг выпивал вместе со всеми и хмелел, но в уме крепко держал нить своих мыслей: – Если он со временем встанет хотя бы над одними борджигинами, это уже будет ханство. А хану, особенно такому молодому, нужен дайчин-нойон [30], вот я им и буду… А пока нужно постараться удерживать войско как можно дольше, чтобы оно не так легко вернулось к нему в руки, и только из моих рук. Тогда Тэмуджин будет послушен мне. Я буду его держать в узде, а Кокэчу будет нашептывать ему во сне мои решения… Вот так!»