Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 3

На клич его отозвался один лишь молодой Есугей. Пятнадцать тысяч отборных воинов, обученных в татарской войне, привел он с собой. У самого Тогорила оставалась лишь половина тумэна – остальные погибли или разбежались. С этими объединенными силами в двадцать тысяч воинов они и ударили по не ожидавшим такого поворота найманам.

У найманов, по расчетам Тогорила, оставалось около сорока с лишним тысяч всадников, но они уже не ожидали от поверженных кереитов большого сопротивления, раздробили свое войско по всему его ханству и занимались грабежом, уводя скот и людей. В это-то время и ударили по ним Тогорил и Есугей. Настигая их отряды в степи, и истребляя один за другим, они погнали врагов на запад. Когда найманы опомнились, было уже поздно.

Гнали их Тогорил и Есугей до самого Алтая. Вновь собрал Тогорил свои войска и прошлись они по найманской земле так, что те надолго запомнили, каково связываться с кереитским ханством. Десятки тысяч рабов, верблюдов, лошадей и коров пригнали они из-за Алтая. Щедро поделился Тогорил военной добычей с Есугеем и в пылу дружеских чувств даже побратался с ним.

С тех пор и шла дружба между ними. С той поры и пугал Тогорил своих врагов союзом с воинственными монголами.

После найманской войны на его границах наступило долгожданное затишье. Ближние и дальние властители – чжурчжени, тангуты, уйгуры, хара-хитады – увидели, что он далеко не беззащитен и теперь старались лишний раз не задирать его.

Пользуясь мирным временем, Тогорил навел порядок в расшатанном после смерти отца ханстве. Одного за другим он разгромил и прогнал враждебные рода, вождями в своем войске поставил верных ему нойонов. Дядья, видя его усиление, утихомирились, а из братьев оставались самые младшие, Чжаха-Гамбу и Селенгийн Ялга, которые во времена смуты были еще малы и теперь были во всем послушны ему.

Весть о смерти анды Есугея по-настоящему огорчила его. Знал он, что такого надежного друга, который может прийти на помощь в трудную пору, не скоро встретишь. И не встречал он таких людей после.

Думал он, кого можно подобрать из монгольских нойонов в союзники вместо Есугея, да так и не выбрал. Все крупные нойоны, такие как Таргудай или Хара Хадан, были уже в годах, а с ними он не хотел связываться. Друзья, равные годами, более требовательны, к старости станут медлительны, чаще будут просить помощи для своих нужд, да еще втянут в свои войны с татарами или с чжурчженями, а сами пригодятся ему когда-нибудь или нет, еще неизвестно. Друг должен быть сильный, но молодой, считал он, чтобы имел почтение и больше помогал, чем просил. Среди молодых монгольских нойонов, сколько ни узнавал он, достойных не находилось.

После к нему пришло известие, что на монголов напали онгуты вместе с чжурчженями и татарами. Когда он узнал причину этой войны – неудачный зимний набег борджигинов на онгутов, тогда он и возблагодарил бога Иисуса за то, что удержал его от союза с теми нойонами и окончательно махнул рукой на них. Изредка доходили до него слухи о смутах и грызне между монгольскими родами, но он уже был безразличен к ним.

Оставшись без такого ловкого союзника, как Есугей, Тогорил чувствовал себя неуютно. За годы дружбы с ним он привык чувствовать за спиной его поддержку, и это давало ему уверенность в сношениях с крупными и сильными ханствами, стоявшими на юге и западе.

Вступать же в союзы с такими, как тангуты или хара-хитады, он не торопился – властители их горды и чванливы, много возни и хлопот с ними, того и гляди, втянут в войну с теми же чжурчженями или сартами, и знать не будешь, как отделаться от их дружбы. Ему нужны были такие, как монголы, – простые, неприхотливые, не имеющие больших связей с широким миром, не искушенные в кознях и хитростях между большими владетелями.

Кроме монголов, поблизости были меркиты и татары, но с ними Тогорил был в давней вражде – еще прадеды их имели кровные счеты. Дед Тогорила, великий Маркус, был предан татарами чжурчженскому Алтан-хану и гвоздями прибит к деревянному ослу, а сам он еще ребенком успел побывать и в татарском, и в меркитском плену, поэтому с ними он мог разговаривать лишь на языке стрел и мечей.

Когда в конце прошлого лета к нему пришли сыновья анды Есугея, которых он считал уже пропавшими, да еще с дорогой собольей шубой в подарок, Тогорил, присмотревшись к старшему – Тэмуджину, по-настоящему обрадовался. Он тут же смекнул, что со временем этот парень встанет вместо своего отца и будет ему таким же союзником. Оценив его дерзкие замыслы и убедившись в его уме и твердости, он окончательно решил помочь ему. Понравился Тэмуджин и своей почтительностью – будучи сам в нищете, подарил свою единственную соболью доху – только такой годился ему в союзники.

На этот же раз, когда речь пошла о сыне погибшего вождя большого и сильного джадаранского рода, Тогорил оценил положение и вовсе обрадовался – нашелся еще один молодой нойон среди монголов, годный ему в подручные.

«Видно, что Тэмуджин не будет связываться с ничтожными людьми, – думал он. – Если это его анда, значит, тоже стоящий парень. И эти двое молодых в будущем возьмут в свои руки все монгольское племя и будут помогать мне. Это даже хорошо, что их двое – легче будет ими управлять. Значит, надо помочь и тому и другому, потом они оба будут мне благодарны и обязаны… Года мои уже немолодые, – заглядывал он дальше, – сын мой Нилха-Сангум будет дружить с ними и тогда устоит мое ханство, которое я отстоял с таким трудом и заплатил за него такую дорогую цену…».

Обдумав все, Тогорил встал и подошел к задней стене, где среди родовых онгонов висел большой серебряный крест. Он трижды перекрестил себя и поклонился ему, прошептав:

– О, великий Иисус, помогай нам, грешным…

Вечером Тэмуджина позвали к хану.

Когда он, выспавшийся и посвежевший, пришел в большую ханскую юрту, там стоял накрытый для пира стол. Сидели вокруг него близкие хана – супруга, пожилая дородная женщина с белым, будто запыленным чем-то лицом; сын, парень на год или два старше Тэмуджина, и двое уже немолодых мужчин, округлыми чертами лица отдаленно напоминающие самого Тогорила.

«Младшие братья хана, – догадался Тэмуджин, тут же отмечая про себя богатство одежды и убранства ханской родни. – Все словно на праздник вырядились…».

На всех были разноцветные бархатные и шелковые халаты и гутулы, мужчины были подпоясаны ремнями из толстой гладкой кожи, на которых висели ножи в разукрашенных ножнах, огнива и кресала – все в золоте и серебре. Ханская супруга была увешана крупными и мелкими коралловыми бусами, с синей бархатной шапки свисали тяжелые золотые подвески. Все на них было так красиво и ловко подогнано, ухожено, к месту заправлена была каждая складка на одежде, что Тэмуджин с невольным восхищением подумал: «Так же и боги на небе, должно быть, одеваются…».