Марианна Федорова - Игнач Крест

И толмач перевел его слова.

В это время из юрты вышел ноян, неся на руках безжизненное тело Александры. Тяжело ступая, приблизился он к краю холма. Александр подошел к нояну и осторожно взял у него боярышню. Тургауты готовы уже были спустить тетивы своих луков, но Субэдэй остановил их высоко поднятой камчой. Слабое дыхание вырвалось из груди Александры. Не обращая больше ни на что внимания, князь понес ее к лесу, где их ждали кони. Русские воины окружили князя полукругом и, выставив вперед мечи, прикрываясь щитами, тоже стали пятиться к лесу.

Свист и улюлюканье понеслись им вслед. Последним отходил Миша, продолжая держать на прицеле самого Бату. Потом неожиданно он бросился на землю и ползком добрался до ближайшего дерева. И как раз вовремя - десяток стрел послали им вслед монголы в бессильной злобе.

Князь тяжело шагал по снегу, не выпуская Александру из рук. Он шел прямо через лес к оврагу, где за деревьями были спрятаны кони. Завернув боярышню в шубу, он положил ее в сани. Миша погнал упряжку в Новгород. Александр и его малая дружина ехали следом, выслав вперед гонцов.

А тем временем разъяренный Субэдэй послал во все стороны отряды чэригов, отобрав их из своего личного тумена, чтобы хоть под конец преподать новгородцам урок послушания и оставить по себе память!

Афанасий и Евлампий внесли Штауфенберга с помощью Дарьи и Устиньи в ту же горницу, где он совсем недавно спасал жизнь Илье. Они положили рыцаря на широкие полати, над которыми хитроумный Трефилыч возвел сыпухи из тонких жердей, плотно прилегавших друг к другу и хорошо защищавших от копоти и сажи. Илья жарко натопил печь, но ветра на улице не было, и дым спокойно поднимался кверху и с легким шумом выходил в волоковое оконце высокой крыши.

Когда сняли с Иоганна тяжелые латы в виде кожаного полукафтана с набитыми на нем железными пластинами, кольчугу из колец с арабскими надписями, задубевшую от крови шерстяную камизу, которую пришлось отмачивать и разрезать, рейтузы, пропитанные свежей кровью, туго облегавшие ноги и чресла, то они увидели глубокую отверстую рану в боку. Афанасий истово перекрестился, произнес короткую молитву и решительно направился куда-то, с лицом, вовсе не выражавшим иноческого смирения. За ним, крестясь, ушел и Евлампий.

Руки у Дарьи опустились, она смотрела широко раскрытыми глазами на рану, на эту единственную точку, в которой сосредоточилась сейчас для нее вся жизнь, наконец губы ее зашевелились, она резко обернулась к Устинье, выхватила у нее горшок с настоем трав и стала обмывать рану. Потом бросилась к печи, вынула из кипящей воды тонкую нить, сделанную из кишок барана, вдела ее в иглу, вернулась к Иоганну и стала сшивать края раны. Рыцарь глухо застонал. Наложив шов, Дарья, которая с того самого момента, как привезли Штауфенберга, не произнесла ни единого слова, молча перевязала его, натянула на него беленую льняную рубаху Ильи, в широких складках которой совсем потерялось худое тело Иоганна. Дарья прикрыла его большим овечьим тулупом, а к горящему лбу приложила холодные капустные листья.

- Пить, - попросил рыцарь.

- Потерпи. Нельзя тебе сейчас, - глухо ответила Дарья, с трудом сдерживая охватившую ее дрожь, и только смочила ему губы. - Я нашла твою сумку с золотыми и серебряными иглами, но я не знаю, как ими лечить, что с ними делать…

- Оставь… Теперь этим не поможешь… Позови Афанасия, - тихо сказал Иоганн, следивший за ней из-под полуопущенных век. Его тонкие губы потрескались, обнажив ровные белые зубы с небольшим утолщением посредине.

Дарья нашла чернеца в подклети, где он вместе с Евлампием колдовал при светцах над разноцветными порошками для греческого огня, как их учил Штауфенберг, борясь с усталостью.

- Поднимись в горницу, - сказала Дарья.

- Недосуг мне. Надо быстрее адскую смесь изготовить, а не то, не ровен час, таурмены нагрянут, - угрюмо ответил Афанасий, не прерывая занятия.

- Иван кличет, - тихо проговорила Дарья.

- Так бы и рекла, глупая, - досадливо бросил Афанасий и тотчас пошел наверх, вытирая руки о рясу.

Услышав шум, рыцарь открыл глаза и обратился к Афанасию.

- У меня мало сил осталось, святой отец, - впервые называя его так, сказал он, превозмогая боль, - я с твоей помощью закончить свои земные дела собираюсь…

- Ты хочешь исповедаться и получить отпущение грехов?

- Troppo tardi - слишком поздно, святой отец, боюсь, времени не хватит… Jn extremis… В момент приближения смерти… я хочу, чтобы ты меня с Дарьей Пантелеевной брачным законом сочетал.

- Да в своем ли ты уме, боярин? - изумился Афанасий.

- Если ты друг мне, то поторопись… Age guod agis… Делай свое дело. Пиши, - с трудом проговорил рыцарь.

- Воля того, кому предстоит вскоре предстать перед ликом всевышнего, священна, - решительно сказал Афанасий, вынул писало и берестяной свиток, расправил его, присел к столу и приготовился записывать.

- Я, барон Иоганн Жан фон Штауфенберг, беру в жены Дарью Пантелеевну Игнатову, а боярину Степану Твердиславичу Михалкову за нее выкуп плачу - рыцарские золотые шпоры. Снимите их с моих сапог…

- Согласна ли ты выйти за него замуж? - спросил Афанасий Дарью.

Та медлила с ответом, но, заметив встревоженный взгляд Иоганна, молча кивнула головой.

- Сей брак заключается с обоюдного согласия. Обменяйтесь кольцами.

- Пиши дальше, - с усилием продолжал рыцарь. - Я все свое имущество ей завещаю. Она наследует мой титул и звание и все права и привилегии, из всего вытекающие. Перед Богом и людьми клянусь эту женщину, мою жену, от всякого зла и противства защищать в сей жизни и за ее пределами. Ее одну любить… Записал? - слабеющим голосом спросил Иоганн и в ответ на кивок Афанасия добавил: - А теперь обряд, как у вас положено, доведи…

- Признаешь ли ты православную веру? - спросил Афанасий.

- Я признаю все то, что признает моя жена…

Тогда Афанасий встал, торжественно произнес подходящую молитву своим низким глубоким голосом, затем благословил их «во имя отца и сына и святаго духа», потом подошел к рыцарю и дал ему поцеловать напрестольный крест. Дарья наклонилась и тоже поцеловала крест.

- Теперь поцелуйте друг друга, - пробасил Афанасий.

- Спасибо тебе, Ваня, - прошептала Дарья и поцеловала Штауфенберга в помертвевшие губы. - Ты должен жить, ты будешь жить…

- Отныне нарекаю вас мужем и женой, - возгласил Афанасий и присел к столу, чтобы закончить запись. Затем он протянул бересту Дарье со словами: - Отныне ты, Дарья Пантелеевна, стала баронессой фон Штауфенберг, вольной новгородкой.

- Сохрани написанное, - сжал ее руку Иоганн, - какой хочешь ценой сохрани! Здесь твоя свобода, - проговорил он, теряя последние силы, и закрыл глаза. Рука его безжизненно повисла.