Анри Бошо - Антигона

Он согласно кивнул, мы развели огонь, сели рядом и стали ждать, когда будет готов ужин. Это было счастливое мгновение: я так любила смотреть, как Клиос живет, разговаривает со мной, — он так красив! Красивее его только Полиник, но Полиник так и остался царственным юношей, а Клиос превратился в мужчину.

Мы ели не спеша, растягивая каждое мгновение этой последней совместной трапезы. Через годы и испытания мы пронесли любовь, превосходившую нас самих. Время текло в глубине наших глаз и умиротворенных сердец, но солнце продолжало в небе свой ход, и пора уже было думать о дороге. Я попросила Клиоса выполнить в камне у него в горах тот загадочный рисунок, что наметил Эдип, месяцами выписывая вокруг Афин полукружия.

— Разумеется, у меня для этого есть люди и Тезеевы деньги. Я тоже хочу попросить тебя, Антигона, об одной вещи. В Фивах у тебя будут тайные враги, тебе будут расставлять ловушки. Не слушай никого, кроме Исмены и моего друга К. Исмена злится на тебя — это правда, но она тебя любит, и, как в твоей семье, так и при дворе, ты можешь доверять только ей.

Я удивилась: в Афинах Клиос подолгу беседовал с Исменой, но для меня было неожиданностью, что он таким образом заговорит со мной о ней.

— Она познакомит тебя с К. Это мой лучший друг, я отправил его к ней из-за тебя. Это великий музыкант — к сожалению, он болен, но это не мешает ему быть настоящим политиком, который сделает так, что ему будет известно все, что происходит в Фивах, и он сможет помочь тебе. Если ты там окажешься в опасности, а ты в ней окажешься, — зови меня! Обещаешь? — Я застыла в нерешительности, и Клиос настаивал: — Так нужно, обещай мне!

Его просьба растрогала меня, но разум неожиданно поразили безумные видения: отчаяние охватило меня; дрожа, я выпрямилась перед Клиосом во весь рост.

— Клиос, никогда не испытывай невозможное! — проговорила я, но другие силы распоряжались уже моим голосом: — Между Фивами и тобой, между нами, громоздятся опасности одна на другую и самая ужасная из смертей — я вижу их. Ворота Фив заперты, на стенах выставлены стражи, которые убивают все, что появляется перед стенами. На равнине и далее до горизонта — полчища осаждающих, и среди них множество варварских всадников, кого фиванцы считают дикими тварями. Эти ужасные люди могут убить тебя, Клиос, а если ты ускользнешь от них, тебя погубят фиванцы. На наших стенах выставляют головы погибших лошадей, взятых у кочевников. Для них это неискупаемое преступление, и я вижу, как эти жадные до мести всадники несут на своих копьях окровавленные головы фиванцев. Между двумя этими лагерями растет и набирает силу поток насилия и ненависти. Не старайся перейти его, я запрещаю тебе это, я говорю «нет». Я имею право запретить тебе, потому что это я отдала тебя Ио, вашим детям, тем, чье существование будет превознесено твоими картинами.

— А ты, что станет с тобой, Антигона? — воскликнул Клиос, и бледность залила его лицо.

Теперь меня уже била крупная дрожь.

— Я опущусь до дна тех пагубных вод, в которые увлекает меня корабль моих братьев, и, клянусь, я сделаю все, чтобы избежать смерти. Все, но не отдам Полиника и Этеокла их преступлениям.

— Это не самое страшное горе, — тщетно пытался возразить Клиос.

Его самого поразило смехотворное звучание этих слов по сравнению с той глубочайшей тревогой, что не отпускала меня, по сравнению с тем насилием, что я увидела, и тем с поражением, которое очевидно грозило мне.

Клиос усадил меня, подкинул в костер сучьев, заставил придвинуться к нему, чтобы согреться. Я же все это время безуспешно пыталась успокоиться и улыбнуться.

— Я не провидица, Клиос, я говорю лишь о том, что вижу. А вижу я то, что еще ужаснее слов. Теперь твоя очередь обещать мне, что ты не придешь в Фивы до тех пор, пока там не прекратится распря.

Взгляд выдавал мое смятение, и Клиос был вынужден обещать мне то, что я просила. Я перестала дрожать, силы вернулись ко мне:

— Мне пора. Проводи меня до дороги, которая ведет в Фивы.

Клиос взял меня за руку, поддержал, пока я делала первые неуверенные шаги, и на мгновение нас охватила безумная надежда провести вместе еще один день. Но вот дыхание мое выровнялось, шаг приобрел твердость, привычную размеренность. Клиос протянул мне суму с Исмениным платьем.

— Наденешь его перед Фиванскими воротами, нищенку они не пропустят.

Почему, чтобы провести с Клиосом последний день, я снова надела старое платье? Может быть, в нем я чувствовала себя свободнее, я должна была услышать то, что он скажет. Я должна была чувствовать себя свободной — для расставания.

Мы дошли до старой дороги, которая превратилась теперь в мощеную.

— Видишь, — проговорил Клиос, — вот первый знак презренной деятельности Этеокла. Сначала — дороги, потом — укрепления, за ними — Фивы, а его армия все время растет и становится все ненасытнее. Я не пойду дальше, на полдороге ты увидишь колодец, который прекрасно знаешь. Я буду следить за тобой до тех пор, пока смогу.

Я открыла ему свои объятия, он бросился в них. Слезы полились у меня сами собой — может быть, Клиос тоже плакал, но я не знала наверняка: он, как ребенок, уткнулся лицом мне в плечо.

С трудом я оторвалась от Клиоса и зашагала прочь, чувствуя на себе его взгляд. Я дошла до поворота и исчезла у него из виду. Антигона не оборачивается, подумал Клиос.

Я шла медленно и с каждым шагом чувствовала, как отдается в моем теле Клиосов шаг, который он в это время делал в противоположном направлении. Сквозь горе и усталость пробивалась радость, что у колодца я, может быть, снова увижу Илиссу, ту женщину, что подала мне хлеба и воды во время первого дня моего нищебродства.

Колодец был на месте, юноша черпал из него воду и наполнял бурдюки, которые укладывал между ярко раскрашенными глиняными сосудами, наполненными зерном. В оглоблях у него мул, сбрую которого украшали колечки, как в Высоких Холмах, и они радостно звенели при каждом его движении. Юноша подождал, пока я подойду, и, не оборачиваясь, молча протянул чашу свежей воды.

Я спросила его, живет ли по-прежнему здесь поблизости Илисса.

— Нет, ей пришлось отправиться в Фивы.

— С ней все в порядке?

— Она не смогла там жить.

— Она заболела? Она мне очень нравилась.

Юноша взглянул на меня:

— Моя мама умерла.

Несчастья начинаются с первого шага:

— Она никогда не рассказывала тебе обо мне? Об Антигоне и Эдипе, бывшем царе?

Юноша нахмурился:

— Теперь у нас три царя, они собираются воевать друг с другом. Ну, а мы не знаем, кто победит, и боимся шпионов.

Он сел в повозку.

— Можно доехать с тобой до Фив?

Сказав, что телега слишком нагружена, он отказался и щелкнул кнутом, подгоняя мула. Наверно, ему стало немного стыдно, потому что он крикнул: