Юлия Глезарова - Мятежники

На крыльцо вышел полковой священник в рясе, с крестом в руке – Матвей увидел, что рука его мелко трясется. Перекрестив собравшихся, он вынул из-за пазухи какие-то бумаги, развернул их, что-то прочел – но что, Матвей не расслышал.

– Громче! – закричали в рядах.

Священник начал сначала, чуть громче:

«Для чего бог создал человека?»

«Для того, чтоб он в него веровал, был свободен и счастлив».

«Что значит веровать в бога?»

«Бог наш Иисус Христос, сошедши на землю для спасения нас, оставил нам святое свое Евангелие. Веровать в бога значить следовать во всем истинному смыслу начертанных в нем законов…»

«Что за чушь?.. – подумал Матвей тоскливо. – Верно, Мишка вчера написал и священника читать заставил…». Последнюю фразу священник снова прочел тихо, едва слышно.

– Громче!

Матвей видел, как Сергей взошел на крыльцо, взял из рук священника бумаги, что-то сказал ему.

– Что значит… – громко начал он, и вновь закашлялся, закрывая рукою рот и ища глазами кого-то. Мишель подскочил к Сергею, встал рядом, взял из рук его бумаги.

Голос Мищеля зазвенел над плацем.

– «Что значит быть свободным и счастливым?»

«Без свободы нет счастия. – Святый Апостол Павел говорит: ценою крови куплены есть, не будите рабы человеков».

«Для чего же руский народ и руское воинство несчастны?»

«От того, что цари похитили у них свободу».

– Вольность, вольность теперь! – неслось по рядам. – Вольность!

Пока Мишель читал. Сергей стоял, опустив глаза. Что происходило в душе его, понять было сложно.

Мишель закончил. Сергей кивнул ему в знак одобрения, взмахнул рукою, будто желая дать знак полковому оркестру… Оркестр, однако, молчал – ибо в сию минуту на площадь вылетели запряженные сытой, крепкой тройкой сани. Сани остановились точно между офицерами и солдатским строем, в санях же стоял, вытянувшись, будто на параде, юный прапорщик в зеленом мундире. На груди его сверкал золотой свитский аксельбант.

– Полька! – в ужасе закричал Матвей, хватаясь рукою за дерево.

– Это брат мой меньшой… – срывая голос и превозмогая кашель, крикнул Сергей. – Он из Варшавы, от цесаревича… адъютант его. Константин Павлович приветствует русское воинство, грядущее восстановить его престол прародительский! Присяга ваша незаконной была! Ура, ребята! За волю и цесаревича!

Строй рассыпался, солдаты бросились брататься с чернью. Барабанщики забили гренадерский поход.

«Плохо вам, сударь?» – спросил у Матвея какой-то мещанин в тулупе, стоявший рядом. «Нет… ничего», – ответил Матвей, глядя на братьев. Он увидел, как со лба Сергея скатились крупные капли пота, а в глазах мелькнул ужас; Сергей пошатнулся, сделал шаг назад, к штабу… Лицо же Ипполита светилось неподдельным счастьем; офицеры окружили его плотным кольцом, обнимали, целовали. Ипполит вынул из-за пазухи пистолет, приложил к губам, протянул кому-то… «Этого не может быть…» – подумал Матвей и, прокладывая себе путь локтями, направился к братьям.

В новогоднюю ночь в Киеве тревожно били колокола. Обыватели выбегали на улицы, удивленно смотрели друг на друга, кричали и махали руками. На Подоле, возле трактира, толпился народ.

– Хранцузы пришли, – сказал мастеровой в зипуне. – Ишь, напасть какая…

– Не может того быть, с хранцузами мир у нас, – возразила барыня в расшитом красной тесьмой салопе. – Турка ближе. Турка пришел.

– Эх, – вмешался в разговор низкорослый солдат. – Нашему брату все едино. С туркой ли, с хранцузом воевать. Начальство прикажет: ать-два – и вперед. Мы народ подневольный. А ежели что – выпорют и не заметят…

– Нет войны, – к беседовавшим подошел молодой шляхтич в овчинном тулупе. – Армия бунтует. За волю крестьянскую выступила против царя самого. Солдатам срок службы уменьшить обещают. Я наверное знаю.

– Уменьшить? – солдат недоверчиво посмотрел на шляхтича. – Да кто ж о нашем брате и думает-то? Дела-то до нас никому нету.

– Нет, служивый. За вас армия выступила. Ты сам какого полку?

– Я? Курского пехотного. А что?

Вместо ответа шляхтич сунул в солдатскую ладонь смятый листок бумаги и отошел от толпы.

– Эх, читать-то я не обучен. Степан, – обратился солдат к мастеровому. – Прочти что ли. Ты почитай полгода грамоте учился.

Мастеровой развернул бумагу.

– «Во и-мя От-ца и Сы-на и Свя-то-го Ду-ха», – прочитал он. – Кажись, молитва какая-то. Читать дальше-то?

– Читай.

– «Хри-стос ска-зал: не мо-же-те Бо-гу ра-бо-та-ти и ма-мо-не, от то-го то рус-кий на-род и рус-кое во-ин-ство стра-дают, что по-ко-ря-ются ца-рям».

Мастеровой замолчал, удивленно взглянул на солдата.

– А знаешь, мил человек, что за эдакую бумажку быть может? Ежели выпорют, скажешь еще спасибо. А то и в каторгу пойдешь. Вот ведь лях поганый – народ православный мутит…

Солдат оглянулся: фигура шляхтича в тулупе все еще была видна.

– Держи его!

Мастеровой и солдат бросились вслед за шляхтичем. Тот оглянулся, увидел погоню и попытался бежать, на ходу засовывая в рот клочки бумаги. Перепуганный народ валил ему навстречу, толкая и не давая пройти. Из переулка вдруг выехал конный полицейский разъезд.

– Держи его! – закричал солдат разъезду. – Шпигон! Народ мутит!

Полицейский наехал на шляхтича лошадью, тот упал, судорожно глотая куски полупрожеванной бумаги.

Саша Мозалевский очнулся в тюремной камере. Он с трудом вспомнил, как полицейские вязали ему руки, как он вырывался и уже было совсем вырвался, но потом чей-то кулак заехал ему в лицо. От обиды и боли он лишился чувств.

Теперь сознание медленно возвращалось к нему. Саша попытался пошевелить руками: они были связаны за спиною, затекли и ничего не чувствовали. Из разбитого носа на дощатый пол капала кровь, возле образовавшейся лужицы суетились два жирных черных таракана. Саша дунул на тараканов – насекомые даже и не попытались скрыться.

В камеру вошли люди. Один из вошедших сел на стул возле узника.

– Поднять его! – приказал он.

Сашу взяли за связанные руки, подняли и усадили на соседний стул. От резких движений у него закружилась голова, и он с трудом удержался, чтобы не упасть.

– Здешний полицмейстер полковник Дуров, – отрекомендовался вошедший. – Прошу простить излишнюю ретивость моих людей. Ведь вы офицер, не так ли?

Саша кивнул, борясь с подступившей к горлу тошнотой.

– Мои люди не знали этого, вы были без мундира. К тому же вы пытались сопротивляться. И вот результат. Сожалею, весьма сожалею. Развязать! – приказал Дуров.

Полицейские развязали прапорщику руки. Он хотел вытереть рукавом стекавшую из носа кровь – но только размазал ее по лицу.

– Назовите чин свой и имя.

Саша представился.

– Зачем прибыли в Киев?