Сергѣй Штернъ - Въ огнѣ гражданской войны

Во всемъ этомъ ясно сказалось, между прочимъ, и отсутствіе чувства мѣры, столь присущее русскому человѣку. Все у насъ сводится къ крайностямъ, отъ радости къ отчаянію у на съ почти всегда одинъ только шагъ, отъ энтузіазма до маразма — дистанція отнюдь не громаднаго размѣра. Безмѣрная полярность настроеній сказывалась при частыхъ на Югѣ смѣнахъ власти: при большевикахъ кляли большевиковъ и ждали добровольцевъ, скоро послѣ прихода добровольцевъ начинали ругать послѣднихъ и наивно вѣрить въ «эволюцію» большевиковъ. Въ этихъ шатаніяхъ выдержка и устойчивость, что называется, и не ночевали. Обобщеніе отдѣльныхъ фактовъ, постоянное прислушиваніе къ слухамъ и сплетнямъ, вѣра въ возможность чудесно-быстрыхъ перемѣнъ — давали о себѣ постоянно знать.

Естественная и понятная отмѣна всѣхъ основныхъ большевистскихъ декретовъ при очередныхъ изгнаніяхъ изъ южныхъ губерній большевиковъ сопровождалась аннулированіемъ и того безконечно-малаго, что сдѣлали положительнаго большевики. Новый стиль, введенный еще Вр. Правительствомъ, былъ сохраненъ и совѣтской властью, этого оказывалось достаточнымъ чтобы добровольцы сейчасъ же по своемъ приходѣ вводили стиль старый. Населеніе успѣвало уже привыкнуть къ новому стилю, возвращеніе къ старому влекло за собой рядъ неудобствъ практическаго характера, но все это не останавливало рвенія «реставраторовъ», формально ссылавшихся на отсутствіе рѣшенія церкви по вопросу о перемѣнѣ стиля. Не соблюдалось на Югѣ чувство мѣры и при разслѣдованіяхъ «аттестаціонной кампаніей» обстоятельствъ службы опредѣленныхъ лицъ въ красной арміи или же гражданскихъ совѣтскихъ учрежденіяхъ въ моменты занятія данной губерніи большевиками. Отъ новой, антибольшевистской власти зря отталкивались элементы, которые могли бы быть ей полезными, въ среду ихъ вносилось ненужное озлобленіе, ибо не принималось упорно во вниманіе то обстоятельство, что весьма многіе служатъ въ большевистскихъ учрежденіяхъ по неволѣ, за страхъ, а не за совѣсть.

Русскій человѣкъ привыкъ болѣе къ прямолинейнымъ выявленіямъ своихъ взглядовъ, не научившись еще болѣе эластичной и ловкой борьбѣ за интересы своей страны. Иностранцевъ поражаетъ «не дипломатическій», никогда не вуалируемый тонъ русской публицистики и иныхъ политическихъ дѣятелей. Въ области международной борьбы за Россію эта «дубоватость» и недостаточное умѣніе тактически обставлять свои выступленія приносила и еще будетъ приносить не мало вреда. Стойкій въ догмѣ своихъ пожеланій, россійскій политикъ не только бываетъ недостаточно гибокъ въ тактическихъ ходахъ, требуемыхъ для защиты или осуществленія его программы по данному вопросу, но зачастую не проявляетъ и должнаго такта, чутья, зоркости. Яркимъ примѣромъ подобной «дубоватой» и чрезмѣрно прямолинейной политики является трагическій эпизодъ съ разселеніемъ эвакуированной изъ Крыма арміи. Желаніе сохранить эту армію, по-крайней мѣрѣ — ея основные кадры — вполнѣ понятно и законно. Организованные кадры національно-настроенной арміи еще могутъ сослужитъ не малую службу въ борьбѣ съ большевиками, да и чувство безпредѣльной благодарности защитникамъ русской чести диктовало необходимость всяческой имъ помощи и содѣйствія. Однако, международная политическая обстановка требовала извѣстной вуалировки этихъ цѣлей. Не говоря уже о флиртѣ Англіи съ большевиками, финансовое положеніе Франціи не допускало сосредоточенія всей эвакуированной арміи въ одномъ пунктѣ съ содержаніемъ ея только на французскій счетъ, помощь гуманитарныхъ учрежденій Соед. Штатовъ была легче достижима при оффиціальномъ роспускѣ арміи и превращенія ея участниковъ въ обычныхъ бѣженцевъ. Трезвый учетъ всѣхъ этихъ факторовъ ясно диктовалъ одно: примиреніе со внѣшнимъ расформированіемъ арміи, но забота о такомъ ея разселеніи, при которомъ не произошло бы распыленіе и разсѣяніе отдѣльныхъ частей. Вмѣсто же этого — шумливо пошли — ген. Врангель и его совѣтчики изъ русскаго совѣта — на проломъ, оттолкнувъ тѣмъ самымъ отъ себя многихъ друзей, обостривъ отношеніе съ французскимъ правительствомъ и, наконецъ, ухудшивъ матеріальное и моральное положеніе самихъ чиновъ арміи. Съ другой стороны, нѣкоторые политическіе дѣятели, преслѣдуя цѣль безболѣзненнаго разселенія арміи, увлекались своей борьбой съ ген. Врангелемъ и въ пылу этой борьбы стали, если не наносить удары и по арміи, то не всегда оказывать ей то моральное сочувствіе, которое она заслуживала.

Все это — послѣдствія недостаточно эластичной и не гибкой политики. Да и гдѣ было выработаться дающейся только практикой тонкости политическаго дѣйства? Ни канцелярія, ни кабинетъ ученаго теоретика, ни подполье не являлись подходящей для того школой. Русская жизнь выработала скорѣе типъ ловкихъ конспираторовъ, чѣмъ опытныхъ политиковъ. Но пріемы конспираціи оказались явно не пригодными для широкой политической работы.

Выйдя на большую дорогу, ставъ на путь подлинной демократіи, русская политическая мысль только постепенно начинаетъ пріобрѣтать новые навыки. Большевизмъ оборвалъ, заглушилъ и исказилъ широкую политическую работу при свѣтѣ дня, снова загнавъ все живое и творческое въ оппозицію, въ подполье и, даже, въ конспирацію. Но психологически старые политическіе методы уже — позади, ихъ полное возвращеніе немыслимо, рецидива политическаго бюрократизма, политическаго доктринализма и политическаго конспиратизма особенно опасаться уже не приходится. Жизненность смѣняетъ схоластичность, какъ кружковая тайна замѣняется гласностью и публичностью. Вступивъ на путь, общій съ западными демократіями, русская демократія неминуемо прійдетъ и къ болѣе утонченнымъ пріемамъ политическаго мышленія.

На пути этомъ русскимъ политикамъ предстоитъ еще научиться одному свойству политической борьбы, до сихъ поръ имъ обычно не хватавшему: хладнокровію. Русскихъ политическихъ дѣятелей не безъ основанія обвиняютъ въ недостаточной темпераментности, особенно, по сравненію съ большевиками. Но словесная форма очень многихъ русскихъ политическихъ выступленій отличается даже излишней страстностью тона и темпераментностью. Англійскій премьеръ Ллойдъ Джорджъ подписалъ торговое соглашеніе съ Красинымъ, а подпись польскаго премьеръ-министра Витоса красуется подъ клочкомъ бумаги, именуемымъ рижскимъ миромъ, — и гремятъ перуны газетные, раздается грозное «Англія — нашъ врагъ», никогда Россія не проститъ Англіи политики Ллойдъ Джорджа, никогда не забудется политика Польши въ отношеніи Россіи въ 1920-1921 гг. «Польша — врагъ Россіи» и т. п. Единственнымъ оправданіемъ этого отсутствія хладнокровія и сдержанности является едва ли не всеобщая повышенная нервность, дающая, въ результатѣ, неврастеническую темпераментность формы при неврастеническомъ же безсиліи многихъ выступленій политическаго характера. Эфектъ отъ этого рода шумливой «темпераментности» зачастую получается діаметрально противоположный ожидавшемуся, особенно въ случаяхъ, когда политическое обращеніе дѣлается не только къ русскому, но и западно-европейскому общественному мнѣнію.