Сергѣй Штернъ - Въ огнѣ гражданской войны

За время революціи многократно проявлялась чрезмѣрная уступчивость власти и общественнаго мнѣнія къ группамъ, взявшимъ на себя монополію представительства отъ имени «революціонной демократіи». Предполагалось уступками предотвратить захватъ власти болѣе крайними элементами, но, на дѣлѣ, постепенно сдали большевикамъ всѣ позиціи, ничего не предотвративъ. Вмѣсто мудраго сочетанія твердости власти съ широкимъ и дѣйственнымъ соціальнымъ реформизмомъ, большинство же нашихъ политиковъ пошло по пути безпрерывныхъ уступокъ, заигрываній, безцѣльныхъ и неврастеническихъ забѣганій впередъ. Этого рода уступчивость какъ-то сочетается у русскихъ политическихъ дѣятелей съ упрямымъ фанатизмомъ въ вопросахъ скорѣе теоретическаго свойства. Труднѣе убѣдить русскаго интеллигента въ необходимости проявить твердость въ важномъ вопросѣ практическаго свойства, чѣмъ заставить его сойдти съ занятой позиціи въ спорѣ теоретическаго свойства. Такъ, не сумѣли проявить твердую власть и предотвратить разложеніе арміи, ибо считалось теоретически неоспоримымъ право солдата пользоваться всей полнотой гражданскихъ правъ, выявляя свободное, ничѣмъ не стѣсняемое волеизъявленіе...

Среди русскихъ политиковъ можно различить двѣ неравныя категоріи: одни предаются политическому импрессіонизму, другіе танцуютъ отъ печки теоретическихъ положеній. Промежуточная ступень — явленіе рѣдкое и очень мало встрѣчающееся. Часть русскихъ политиковъ полагается исключительно на свое «нутро» и чутье, отдаваясь импровизаціи политическихъ цѣнностей, другая часть — рабски слѣдуетъ велѣніямъ доктрины, исторической и иной науки. Крайности эти, естественно, благихъ результатовъ дать и не могли, ибо только гибкое сочетаніе элементовъ политическаго искусства съ данными политической науки и можетъ привести къ положительнымъ результатамъ. Перегибаніями палки являются всегда параллели съ историческими событіями у другихъ народовъ, а также желаніе воспроизвести вновь что-либо изъ прошлаго, хотя бы и своей же страны. Громадной ошибкой — ею особенно у насъ отличались соціалъ-демократы — было игнорированіе національной исторіи и желаніе рабски копировать чужеземные образцы. Политика всегда національна, но, при нынѣшнемъ темпѣ международнаго общенія, защита національныхъ интересовъ немыслима безъ точнаго знанія всѣхъ деталей международной обстановки. Политикъ долженъ быть въ курсѣ не только событій міровой жизни, но и развитія научно-политической мысли. Исторія, государственное право, экономика, соціологія должны быть родной стихіей для практическаго политика. Въ Россіи до сихъ поръ къ политической дѣятельности не готовились, высшая школа нужныхъ для того познаній не давала, спеціальныхъ учебныхъ заведеній не было и въ зачаткѣ. Оно и понятно, почему: политикой занимались сперва профессіональные чиновники, а затѣмъ — профессіональные революціонеры. Нельзя сказать, чтобы тѣ и другіе всегда достигали хорошихъ результатовъ. Не пора ли подумать о формированіи кадровъ хорошо теоретически подготовленныхъ и жизненно гибкихъ русскихъ политиковъ? Русская жизнь до сихъ поръ, къ сожалѣнію, не имѣла вольной школы политическхъ наукъ, по примѣру хотя бы парижской Ecole LіЬrе des sciences politiques.

Русская политическая мысль и практическое политическое творчество медленно, постепенно, пластами начинаетъ освобождаться отъ многаго, характеризовавшаго ихъ въ недавнемъ еще прошломъ. Изжиты многіе предразсудки, переоцѣнены многія цѣнности, пересмотрѣны многіе взгляды, принципы и традиціи. Результатомъ этого является медленное и постепенное созиданіе новаго уклада политическаго мышленія и міровоззрѣнія. Это новое , основанное на жизненномъ опытѣ и глубокихъ переживаніяхъ, шагъ за шагомъ завоевываетъ себѣ признаніе и распространеніе. Жизнь властно требуетъ всеобщаго внѣдренія основъ подлиннаго народовластія — не учительства, а учета воли народной, искусно направляемой по пути истиннаго демократизма. Недавно интеллигенція навязывала народу и приписывала ему опредѣленныя, свои воззрѣнія; теперь — прислушиваясь къ голосу жизни, канализируетъ ихъ проявленія, направляютъ ихъ любовно въ опредѣленное русло. При этомъ, исчезаетъ піететъ передъ революціей и революціонной стихіей, какъ таковой. Русскій интеллигентъ со школьной скамьи привыкъ говорить о революціи не иначе, какъ вознося очи горѣ. Ходячія исторіи революцій идеализировали прежнія революціонныя движенія, рисовали ихъ только свѣтлыя стороны. И пришествіе революціи было принято ожидать съ радостнымъ нетерпѣніемъ, какъ то не задумываясь даже о томъ темномъ, что несетъ съ собою революціонный смерчъ. Очень немногіе отвѣтственные политики глядѣли на революцію какъ на ultima ratio rerum, стараясь избѣжать ея, добиться мирнымъ путемъ эволюціи формъ соціальной и политической жизни. И въ 1917 г. и до 1917 г. обычнымъ явленіемъ было вызываніе духа революціи, игра съ революціоннымъ огнемъ. Теперь всѣ въ Россіи воочію убѣдились что въ революціи, наряду со свѣтлыми, имѣются и мрачно-темныя стороны. Революціонная романтика начинаетъ казаться насмѣшкой, опоэтизированіе революціи — злобнымъ вымысломъ. Сейчасъ даже начинаетъ проявляться противоположная крайность, огульное охаиваніе, революціи, ненависть ко всѣмъ ея шагамъ и къ самому революціонному духу. Обывательская масса выказываетъ даже склонность вычеркнуть цѣликомъ революціонныя страницы русской исторіи, но въ этомъ проглядываетъ больше запальчивости и раздраженія, личной озлобленности — вполнѣ, впрочемъ, понятной, — чѣмъ глубокаго политическаго смысла. Реакція на обоготвореніе революціи не должна вылиться въ форму политическаго и соціальнаго ретроградства, иначе — будетъ готовиться почва для новой революціи. Избѣжать повторенія революціонныхъ вспышекъ можно только путемъ укрѣпленія основныхъ идеаловъ революціи.

Не лишенъ характерности для россійскихъ политическихъ настроеніи, между прочимъ, и тотъ фактъ, что крайніе правые съ большимъ трудомъ «прощаютъ» умѣренную часть революціонныхъ дѣятелей, чѣмъ крайне лѣвыхъ, ихъ ненависть къ кадетамъ глубже и острѣе чѣмъ къ соціалистамъ, они скорѣе склонны считать «зачинщиками» и «поджигателями» Милюкова, Родичева, Винавгра, и даже, Родзянко или Гучкова, чѣмъ Авксентьева, Церетелли или Спиридонову.

Наиболѣе, быть можетъ, характерно отношеніе правыхъ круговъ къ М. В. Родзянко, который, не взирая на всегдашнюю умѣренность своихъ политическихъ взглядовъ и приверженность къ монархическимъ идеямъ, все же является едва ли не наиболѣе излюбленнымъ объектомъ травли со стороны правыхъ круговъ. По сообщенію «Нов. Вр.», въ виду настойчивыхъ требованій членовъ русской колоніи, въ Турскомъ Бечеѣ, бывшій предсѣдатель Госуд. Думы М. В. Родзянко сдѣлалъ оффиціальное заявленіе правленію колоніи, что онъ обязуется болѣе не принимать никакого участія въ общественной жизни колоніи и не посѣщать общихъ собраній членовъ колоніи. Что касается А. И. Гучкова, то онъ былъ два раза уже объектомъ грубаго физическаго насилія (въ Севастополѣ и Берлинѣ) послѣ чего г. Гучковъ, стремясь заслужить благоволеніе нѣко горыхъ круговъ, сталъ... рѣзко выявлять и — не безъ демагогіи — внѣшне подчеркивать свое разномысліе съ кн. Львовымъ, Милюковымъ и др. Не взирая, однако, на все это, въ «рейхенгальскихъ» кругахъ А. И. Гучковъ не только не прощенъ, но все еще считается опаснымъ человѣкомъ. Во всемъ этомъ, конечно, больше злобной пристрастности, кастовой нетерпимости, неумѣнія понятъ мотивы чужихъ поступковъ и сознанія реальности угрозы, чѣмъ правильнаго историческаго пониманія.