Курт Давид - Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка

Она покачала головой.

— Газель!

— Теперь ты веришь, что я тебя люблю?

Тенгери кивнул.

— А в то, что ты умрешь, если я тебя оставлю, тоже веришь?

— Это старики так говорят, Газель!

— Но все будет хорошо, Черный?

— Да, Газель.

Она повернулась на бок, чтобы посмотреть ему в глаза, но он не сводил своих с каменной стены.

— Сегодня вечером, к заходу солнца, все будет выглядеть по-другому, Газель!

— Да, — согласилась она, но не оглянулась в ту сторону.

Теперь и он лег на бок. Они глядели и не могли наглядеться друг на друга. Но вот кто-то закричал на берегу:

— Тенгери! Где ты, Тенгери! Ответь мне!

Этот зов прокатился над рекой и долетел до скалы.

— Это меня зовут, Газель! Меня ищут!

Оба встали, не слишком-то уверенные в себе, и глядели на берег Керулена.

— Ошаб! Да, это он, Ошаб! — сказал Тенгери.

Но не отозвался, потому что хотел остаться незамеченным. Кроме того, он боялся, что кто-то увидит незаконченный рисунок на камне.

— Вот видишь, Газель, все выходит так, как ты и предсказала, когда мы сидели на камне посреди реки: «Всегда найдутся люди, которым до других есть дело. Когда до меня, а когда до тебя. Такие люди никогда не переведутся!»

— Что ему от тебя нужно?

Тенгери рассказал Саран о резных деревянных фигурах и о том, что Герел отнесла одну из них ко двору Ха-хана, чтобы там узнали, какой он, Тенгери, художник. Слово «художник» он произнес пренебрежительно.

— Наверное, Ошаб принес мне весть, что фигура эта понравилась Чингисхану. Либо совсем не понравилась. И что меня призывают ко двору или не призывают…

Ошаб проехал немного вверх по реке, потом вниз и все время звал Тенгери.

— А тебе хотелось бы быть при дворе?

— Нет, Газель.

— Но мы все равно поставим сегодня свою юрту, Тенгери?

— Да.

И они заторопились к своим лошадям.

— Может быть, это было бы совсем неплохо, если бы тебя назначили придворным художником и резчиком по дереву.

— Меня, монгола? Среди всех остальных иностранцев?

Ошаб тем временем выехал из камыша и держал путь в орду.

— Где мы поставим нашу юрту, Черный?

— В самом красивом месте, Газель. У реки, у цветущих кустов.

— А свои овцы у нас будут?

— И еще пять лошадей!

— Целых пять, Черный? Ты такой богатый?

— Богатый? Я поменяю на них маски из империи Хин, это моя доля военной добычи. И получу за них пять лошадей и не меньше восьми овец.

— Черный! — радостно воскликнула она, вспрыгивая на своего конька. — Неужели у нас и впрямь будет восемь овец и пять лошадей? Вот здорово!

— И еще шелк, Газель, синий шелк, красный шелк и желтый шелк — все для тебя, Газель! Да, Газель, я совсем забыл о жемчужных ожерельях!

Они мчались сейчас почти вплотную друг к другу сквозь камыш, нахлестывая лошадей, и кричали от радости. Саран скакала без седла, прижавшись головой к шее конька. Ее длинные волосы развевались на ветру так же, как и его иссиня-черная грива. Из-под копыт лошадей вспархивали испуганные утки, длинноногие цапли степенно и горделиво отходили в сторону. Когда они выехали на луг, Ошаб, так ни разу и не оглянувшийся, уже привязывал лошадь к жерди подле своей юрты.

— Когда у нас будет пять лошадей и восемь овец, — радовалась Саран, — и своя юрта…

— Не забывай о шелках и ожерельях!

— …тебе незачем будет идти к хану. Так что не расстраивайся, если он не возьмет тебя!

— Мне это совсем не нужно, Газель! Почему бы я стал расстраиваться?

— Ты мог подумать: «Он не позвал меня, потому что моя вещь ему не понравилась».

— Чтобы знать, на что я способен, мне не хан нужен, Газель, а только я сам!

— Да, Черный! А я? Я тебе разве не нужна?

— Конечно, нужна, конечно!

Через некоторое время, когда они выехали уже на торную дорогу, Саран спросила:

— А если он позовет тебя? Пойдешь? Хотя тебе и не хочется, Черный?

— Придется пойти, — ответил он упавшим голосом.

Сейчас они ехали медленнее, придерживая лошадей. Еще издалека они заметили глашатая с чьей-то отрубленной головой на шесте, которого сопровождали стражники с обнаженными мечами. Глашатай кричал:

— На него обрушился гнев хана, и его наказали за непокорность! Гнев хана обрушится на всякого непокорного! Тот, кто отказывает в повиновении хану, отказывает в повиновении богам! Чингисхан — это бог на этой земле!

Дети забегали за юрты и прятались. Только собаки безучастно валялись в пыли, да козы и овцы тоскливо жались друг к другу на жаре.

— Гнев хана обрушился на него… — снова взялся за свое глашатай.

Над шестом с отрубленной головой кружили два стервятника. По шесту стекали струйки крови, которые, правда, быстро засыхали в такую жару.

— Да, тебе все-таки придется идти, — согласилась Саран.

Стоявшая у своей юрты Герел воскликнула:

— Вот и он! А ты никак не мог его найти! — откинув полог юрты, крикнула она Ошабу. — Он вернулся!

Ошаб вышел наружу, покачал головой и подтвердил, что все утро искал его, Тенгери.

— С сегодняшнего дня мы будем жить в одной юрте, — сказал Тенгери, указывая на Саран.

Он проговорил это таким тоном, что сразу можно было понять: его нисколько не интересует, зачем он понадобился Ошабу.

— В одной юрте! — повторила за ним Герел. И с укоризной посмотрела на мужа: — Ты мог бы искать его хоть целый день! Кто уговорился жить в одной юрте с другим, того нипочем не сыщешь, если он сам не объявится…

И она приветливо улыбнулась им обоим. В ее глазах зажглись огоньки памяти о давным-давно прошедшем.

— Значит, вы еще больше обрадуетесь, когда узнаете, зачем я посылала Ошаба за тобой, Тенгери.

— Они приехали и забрали все твои фигуры! — с гордостью проговорил Ошаб.

— Люди хана?

— Да, их было двое.

— Вот как!

— Смотри, он не радуется, — удивилась Герел. — Нет, ты погляди, он и правда ни чуточки не обрадовался! Тебе, наверное, было бы по душе, если бы они вернули ту, что им отдали мы, и сказали, что лучше бы тебе продолжать пасти табуны, а об остальном забыть.

— Не скажу, что я рад. Но и что я не рад, тоже не скажу.

Тенгери бросил вопросительный взгляд на Саран.

— У него сейчас другое на уме! Вот в чем дело, жена, — подытожил Ошаб, мотнув головой в ту сторону, где рядом со своим коньком стояла Саран.

— И что же они сказали о моих игрушках и фигурах?

— О-о, они были очень добры, это было сразу видно по выражению их лиц, — поспешила ответить Герел. — При дворе твои фигуры понравились. Сегодня после обеда ты должен явиться к одному очень важному господину, который живет по правую руку от главных ворот в большой юрте. Он сообщит тебе решение властителя. А зовут его Чим.

— Чим! — буркнул Тенгери.

— Тебя назначат резчиком по дереву при дворе Чингисхана! — радостно воскликнул Ошаб.