Наталья Иртенина - Андрей Рублёв, инок

– Да ничо, – махнула рукой холопка. – Такой заполох, что тебя и не приметят.

– Пошли, – решился он.

Сторожевые на воротах беспрепятственно пропустили обоих, несмотря на Алешкины опасения. Оказавшись на улице, они кинулись бегом. Пересекли площадь с Успенским храмом, выложенную крестообразно мостовыми, а по углам обраставшую зеленями, на которых вышагивали гуси. Затем широким крюком обогнули тын большой морозовской усадьбы. Пошептав что-то умильное сторожевому, девка провела Алексея во двор, потянула сразу на зады, между служб и житных амбаров. Каких-то следов заполошности он не нашел, сколько ни старался. Правда, служильцев и коней на переднем дворище было многовато, да и только.

Воровато оглянувшись, девка остановилась у сеновала с пристроенным навесом, под которым высилась доверху копна сена, подпертая жердями. Открыла дверь и, ни слова не говоря, подтолкнула внутрь Алешку. Задохнувшись от волнения, с бьющей в висках кровью, он замер в полоске света. Дверцу холопка не то чтобы закрыла – оставила чуть приотворенной.

– Наконец-то! – послышался сбоку сильный девичий шепот. – Ну чего стоишь? Иди сюда.

– Куда – сюда?

Алешка одурел от могучего, застоялого духа свежего сена. В горле пересохло, и голос отвратительно задрожал, срываясь.

– Тише ты! Ну сюда же.

Он почти вслепую пошел на зов. Обогнул поперечные брусья, шагнул в узкий проход, лохматившийся колючими сухими стеблями. Тут его ухватило за руку и потянуло к стенке с маленьким окошком вверху. Он увидел близко лицо боярской дочери, выплывшее на него из полутьмы, и послушно стал переставлять ноги. Дойдя до конца прохода, где было светлее, отроковица бухнулась на охапку сена, звякнув тонкими серебряными колтками на висках.

– Постели себе и садись. Тут не помешают, не до того всем.

Алексей бездумно совершил требуемое и преданно уставился на боярышню.

– Ну чего вылупился. Сказывай.

– Что сказывать?

– Как это что?! Дворские к вам поехали? На владычный двор?

– К нам. А чего ищут? – осторожно спросил Алешка.

– Да не чего, а кого! А не нашли еще?

– Да кого?

– А! – разочарованно протянула Алена. – Ты ничего и не знаешь.

– Ну тогда ты, боярышня, расскажи, – нахально предложил отрок. – Коли уж позвала.

– Помнишь, говорила тебе про гостя батюшкиного? Который в повалуше у нас живет? В прошлый-то раз ему подпругу подрезали, так он вовсе со двора выезжать перестал, все в оконце только глядит. А нынче ночью в него из лука стрельнули. Луна полная была, светло. Прям в оконце повалуши стрела влетела да в стену воткнулась. Ему только щеку оцарапало. Зато крику с ночи в доме! Страсть! Сперва на батюшку набросился. Ключник наш, Анфим, слышал, матушке поведал. А уж мне боярыня сенная шепнула. Потом вот сам князь пожаловал. И с князем тоже браниться стал! Это уж сама слыхала. Потихоньку в повалушу пробралась. Голова ведь от любопытства лопается, отчего этот постоялец наш такую власть имеет да зачем прячется. И тревожно, невмоготу. Вот Богу на ночь молюсь, а у самой перед взором этот… жилец встает. А глаза-то у него мертвые! Будто упырь какой!

Взбудораженная диковинными событиями и собственной повестью боярышня не заметила, как схватила Алексея за руку.

– Впрямь упырь, – пробормотал отрок, разглядывая в полусвете тонкие девичьи пальцы у себя на локте. – А про что с князем бранился?

– Кричал, будто наш князь его убить хочет! А что князь ему отвечал, того не слышала. Только тот себе послужильцев в охрану потребовал… А дальше меня батюшка за ухо взял, – виновато закончила она. – Потом слышала, как велено было дворским ехать на владычный двор, искать того, кто стрелял. Найдут, как думаешь?

– Кто стрелял, того уже там нет, – уверенно сказал Алешка. – Нам, иконникам, что за дело до вашего постояльца. А коли чужак пробрался, так еще ночью и ушел.

Боярская дочь уронила взгляд на свою руку и вдруг застыдилась, отпрянула.

– А как прозналось, что с епископьего двора стреляли? – простодушно спросила она затем.

– Ну это совсем просто, – со знанием дела принялся объяснять Алексей. – Если стрела в стену вошла, значит, летела не снизу и стрелок вровень с вашим упырем стоял либо почти вровень. Да направление так же легко просчитать по тому, как стрела воткнулась. Вот и вышли на владычные хоромы.

– А откуда ты все это знаешь? – удивилась отроковица. – Ты разве обучен стрельбе?

– Не все же время я в монастыре жил, – кисло усмехнулся Алешка.

Он поймал на себе ее пристальный изучающий взор.

– Как же ты все-таки похож…

Она запнулась.

– На кого? – жарко дохнул Алексей.

– Моего прежнего жениха, – поколебавшись, призналась Алена. – Мне и десяти лет не было, как мы с ним обручились. Никто и не знает о том, втайне помолвились. А потом мне сказали, что он… что его… больше нет… А батюшка скоро на Москву поедет, там меня и сосватает, – решительно договорила отроковица.

Она расстегнула пуговки у ворота рубахи и вынула тонкую цепочку. Подняла руки, нащупывая сзади на шее замок. Алешка отчаянно унимал разгоряченное дыхание. Столько духмяного, дурманящего сена, полумгла и…

– Чего ты там сопишь?

Отрок набрал в грудь воздуху и вовсе перестал дышать.

– Дай руку.

Он протянул раскрытую ладонь. В нее легла цепочка с нанизанным простым серебряным колечком.

– Мне оно уже не сгодится. А ты надень его своей невесте.

Алешка с шумом выдохнул, перехватил ее руку. Крепко сжал и потянул на себя.

– Пусти, – изумленно промолвила боярская дочь.

Он не отпускал и смотрел с вызовом.

– Пусти! – велела она, сведя брови. – Забыл, дурак, кто ты и кто я?! Сейчас дворских кликну.

– Не кликнешь. Сама себя выдашь.

Какое-то время они мерились взорами. Потом от входа на сеновал позвал приглушенный голос холопки:

– Боярышня! Идти надо. Хватились, ищут.

Алена вырвала руку и легко подскочила. Алешка тоже встал, освобождая ей путь. Стремительно протиснувшись мимо него, боярская дочь умчалась, ни слова не сказав на прощанье. До него донеслось лишь:

– Бу-бу-бу… выведешь…

Алексей повертел в пальцах кольцо, затем надел цепочку себе на шею.

– Никому тебя не отдам! – прошептал он. – Лучше убью… тебя и себя… Но сперва его…

– Эй! Выползай, что ли, – покликала его девка. – Князь-то со двора уехал.

…Алешка брел через площадь, распихивая пинками кур, лезших под ноги. Навстречу шлепал босыми ногами колокольник Терентий в оборванной рубахе враспояску, всклокоченный. Всяк в городе знал, что колокольный мастер после взрыва пушки тронулся умом. Появлялся то здесь, то там, смотрел безумно и вопрошал:

– Как я этими руками колоколы буду лить? Отрубить теперь мне руки надо! Кровь на них безвинная!..