Наталья Нестерова - Возвращение

— Пусти, чертяка! — смеясь, просил Вася. — Поставь меня! Нет, держи! У, медведь!

— Братка! Ты! Живой! Встретились! — твердил Митяй.

— Костыли дай.

— Чего? Говори громче!

— Костыли дай, а то я так и буду висеть на тебе, как кальсоны на заборе. Пошли под лестницу. В каждой школе должен быть укромный угол под лестницей.

Под лестницей лежали приготовленные для отправки в прачечную холщовые мешки с грязным госпитальным бельем, источавшие слабую смесь запахов крови, гноя, солдатского пота и медикаментов. Тут же стояли ящики от снарядов с каким-то больничным скарбом. На них и уселись братья, прижавшись плечами: Василию, чтобы не повышать голос, приходилось говорить Митяю прямо в ухо и просить его: «Не ори, а то погонят нас отсюда». Как все слабослышащие люди, Митяй не контролировал силу голоса. Первым делом они обменялись насущной информацией: как давно воюют, в каких войсках, на какой должности, на каком фронте. Неожиданно для себя Василий признался, что его якобы представили к званию Героя Советского Союза.

— Братка! — завопил Митяй. — Молодчина!

— Тише ты! — ткнул его в бок Василий. — Ты не понимаешь! Никакого особого подвига я не совершал, я чуть не обделался от страха. Просто к месту пришелся, у англичан есть выражение: оказаться в нужное время в нужном месте. Это была даже не моя работа, рутинная, военная, а работа младшего сержанта. Но она, следует признать, повлияла на исход боя. Ты же наверняка видел настоящие подвиги ребят, которые погибли, о которых никто не вспомнит. По сравнению с ними я самозванец, фанфарон, обезьяна на ярмарке.

— Уж загнул! Кичиться, конечно, не следует, но и мартышкой себя считать глупо. Ты ногу потерял.

— Так ведь не голову!

— Если голову, лучше? И потом, Героям полагаются всякие льготы и пособия. Матери твоей они очень пригодятся. Пишет тебе тетя Парася?

Василий отстранился, закаменел. Митяй с детства помнил эту его способность мгновенно меняться: вот он растерянный, слабый или возбужденно радостный, а потом щелчок, точно кнопку выключателя нажали и перед тобой холодный истукан.

— Тебе должно быть прекрасно известно, — процедил Васятка, и Митяй не столько услышал, сколько понял по губам, — что мои отец и мать, брат и сестра… погибли в тридцать седьмом году.

— Здрасьте! — возмутился Митяй. — Мне как раз известно, что тетя Парася прекрасно живет в Погорелове. То есть не прекрасно, а трудно, болеет она. Ведь мои мать, и брат, и жена, и сын сейчас у них в Сибири.

— Какой сын? — растерялся Василий и снова обмяк.

— Сын у меня, Илюша, родился в день Октябрьской революции.

Василий не слушал. Он встал, забыв про отсутствие ноги, хотел шагнуть и упал, взвыл от боли в культе.

Митяй помог ему подняться и сесть:

— Куда ты, чертяка?

— Давай еще раз, — попросил Вася, тяжело дыша. — Ты утверждаешь, что моя мама жива?

— Утверждаю!

— Значит, она все это время, пять лет, думала, что если я не даю о себе знать, то я ее… бросил, забыл?

Митяй пожал плечами: откуда ему знать, что думала тетя Парася?

— С братом твоим Егоркой какая-то чехарда. Вроде на фронт сбежал и пропал. Мать писала: попробуй разыскать его. Да разве это мыслимо? Васятка?

— Что?

— Не каменей, не впадай в ступор! Говори со мной нормально.

— Хорошо, — пообещал Василий, невидяще глядя в одну точку, на завязки мешка с грязным бельем. — Значит, ты родил сына. В шестнадцать лет?

— В семнадцать.

— Разница существенная. А я в пятнадцать поступил в Московский университет.

— Ты у нас всегда был мозговитый. Какой факультет?

— Физический. И кто твоя жена?

— Настя Камышина, теперь Медведева. Помнишь Камышиных? Мать у них домработницей.

— Соблазнил барскую дочь? — Василий старался поддерживать беседу, хотя мысли его были далеко.

— Мы друг друга соблазнили еще в пять лет.

— Как? — вытаращился Василий, окончательно вернувшись на землю.

— Да не этом смысле, — ударил его кулаком в грудь Митяй. — В этом смысле гораздо позже.

— Я ни разу не спал с женщиной, — признался Василий.

Он давно ни с кем не был откровенен. Он не подозревал, что существует человек, которому он признался бы в своих терзаниях. С братом Митяем расстался мальчишкой. Они, родившиеся с разницей в несколько дней, пацанами были очень дружны, хотя Митяй всегда покровительствовал и выставлял себя старшим, Васятка почти не возражал. И теперь он, точно в детстве, открылся старшему брату, точно зная, что его признания никуда дальше не уйдут. Митяй не даст ему совет, Митяй вообще может не понимать, о чем рассуждает начитанный Васятка, а то и высмеять его проблемы. Но редкая возможность выговориться для Васятки значила больше, чем дюжина советов.

— Хочешь пройти под моим руководством курс молодого бойца? — снова ткнул его кулаком Митяй. — Начнем с расстегивания штанов…

— Иди ты! — в ответ ударил его Василий.

У них и в детстве так бывало: задушевная беседа на сеновале или на рыбалке, когда не клевало, заканчивалась потасовкой. Будто волнение, вызванное обсуждением секретной или заумной темы, не находило иного выхода, кроме как в драке.

— Вот вы где! — Под лестницу заглянула медсестра Галя. — Что здесь происходит? Раненые Фролов и Медведев! Немедленно прекратите!

Контуженный и безногий дубасили один другого, катаясь среди мешков с грязным бельем.

— Галя! — радостно воскликнул Василий. — Отстань, пошел вон, — отшвырнул он Митяя. — Найди мои очки! Галя, как хорошо, что вы пришли! Я страшно виноват перед вами, — он поднял руку с просьбой помочь ему встать.

Последний час Галя проплакала, лицо у нее было опухшим, носик покраснел, но держалась она строго — хотя и с трудом, но заставила себя вернуться к служебным обязанностям. Которыми манкировала. Он так сказал. Слово было не ругательным, как объяснила старшая медсестра, означало — «пренебрегать», но все-таки обидным. Галя более не собиралась выказывать лейтенанту Фролову симпатию. Напротив — презрение. Однако помочь инвалиду встать и подать костыли — ее прямой долг. Кроме того… Василий выглядел таким пристыженным, раскаявшимся, лохматым и очень милым.

— Простите меня, Галя! Я дурак, осел, ханжа и лицемер. А вы чудная и прекрасная!

— Громче! — попросил Митяй.

— Заткнись! — бросил ему Василий. — Кстати, это мой брат. Прошу любить и жаловать. То есть меня любить, а его жаловать. Он отличный парень, и я безумно рад его встретить. Он сказал, что моя мама жива, а я думал, что погибла. Галя, за такое известие я готов отдать вторую ногу. И за ваше прощение тоже. Только как без двух ног на костылях?

— Можно на протезах, — растерянно ответила Галя.

Митяй не расслышал их диалог, но по лицам догадался, что состоялось важное объяснение и что Васятке не долго оставаться девственником.