Наталья Нестерова - Возвращение

Емельян подошел к темному дому, входная дверь закрыта на замок. Удивился: куда это унесло жену с дочерью и жидовку с жиденышем? Достал ключ из-под коврика, открыл дверь, вошел в дом, снял пальто, переобулся в короткие мягкие валенки, заменявшие ему зимой комнатные тапки, зажег керосиновую лампу. Растапливать печь не стал — не барское дело. Ужин на плите отсутствовал — распустились, сучки! Налил себе вина и сел в кресло ждать супругу, заслуживающую хорошей взбучки.

Нюраня, не раздеваясь с улицы, ввалилась в залу:

— Где Клара?

Емельян от внезапной смены настроения: от мстительных планов как следует взгреть жену к паническому страху за дочь — вытаращил глаза:

— С тобой ить…

Нюраня мгновенно потеряла к нему интерес, даже не взглянула презрительно на него, позвала:

— Клара! Доченька, где ты? Мама пришла, папа пришел. Где же наша касаточка? Где наша куколка? — Взяла со стола лампу, повернулась к мужу: — Чего расселся? Зажги вторую лампу, ищи! Кто это у нас в прятки играет? — вышла из комнаты. — Кто так ловко схоронился?

Она нашла дочь в шкафу под ворохом одежды, взяла на руки. Клара не спала, но была вялой, заторможенной. Распласталась на груди матери, головку ей на плечо уронила. Это была не настоящая Клара, а ее подобие, будто из дочери вытянули соки, осталась оболочка, в которой едва теплилась жизнь. Нюраню пронзило раскаяние, острое, как удар ножа в сердце. О чужих позаботилась, а о своей дочери не подумала. Она ведь специально не взяла Клару с собой, чтобы та не проболталась отцу.

— Кто напугал мою крошку? — Нюраня ходила по комнате, гладила по спине дочь и нежно приговаривала. — Какой злодей моей ненаглядной страхов напустил?

— Бабай, — тихо проговорила ей в ухо Клара. — Много бабаев…

— Ах Бабай! — воодушевилась Нюраня, потому что дочь стала реагировать на вопросы. — Дык ышшо и много! — Редко, только в минуты острого волнения у нее пробивался сибирский говор. — А мы их — геть! Сейчас веник возьмем, на совок их сметем — да в печь! Где они попрятались?

— Везде сидели.

— Ах, везде! За шторами были?

— Были!

И тут Нюраня допустила ошибку. Едва ли не впервые у нее с дочерью возникла душевная связь: как общее кровообращение, еще не на уровне сосудов, а тонких капилляров — И Нюраня все испортила. Капилляры порвались.

Нюраня подошла к окну, отдернула штору, показала:

— Видишь? Никого нет. Кларочка, бабаев не существует, это только страхи. Бабаев не бывает!

— Они есть! Были! — возразила вполне энергично Клара. — Они хотели меня съесть!

Клара подняла голову, увидела отца, протягивающего руки. Он все это время топтался рядом, что-то испуганно бормотал.

— Донечка! — простонал Емельян.

— Папка! — Клара отпихнула мать и перелетела на руки отцу.

Он прижал ее к себе.

Его лицо, некрасивое от природы, отекшее от пьянства, в красных прожилках на пухлых щеках и шишковатом носе, светилось таким счастьем, что Нюраня закашлялась. Слишком много испытаний за короткий период минут в десять: страх за дочь, ее ужас, блаженство мужа.

— Папка! Бабай с бабаями был! — говорила Клара.

— Конечно, — соглашался Емельян.

— Они хотели меня съесть!

— Ох, изверги! Да за что ж? Да как ж?

— Потому что мама меня одну оставила!

Крепко обнимая отца за шею, Клара вывернула голову и посмотрела на мать…

Курс психологии в институте был коротким, один семестр, по результатам не экзамен, а зачет. Стране остро требовались врачи, способные останавливать эпидемии, лечить хронические болезни, осуществлять хирургические вмешательства. Универсалы на первых порах, а специализация придет, когда заживем лучше. И психология была — от жиру, не до нее, не до тонких переживаний пациентов. Хотя потом Нюраня много раз сталкивалась с тем, что эти самые переживания, правильно направленные, действуют лучше лекарств, а запущенные убивают безо всяких видимых оснований.

Курс по психологии читал замечательный лектор. Нюраня в то время девятимесячную дочь переводила на коровье молоко. Точнее: нянька Ульяна переводила под контролем Нюрани. Которая сидела на лекциях с перевязанной грудью — если не остановит выработку молока, то случится грудница, и летняя практика в больнице накроется.

Лектор был замечательным, потому что, рассказывая интересно и занимательно, он обязательно и несколько раз подчеркивал, что нужно запомнить по теме. Запомнить один-два постулата. Всего лишь. На зачете он будет спрашивать именно эти постулаты.

Лекция, единственная, посвященная детской психологии. Постулат: «Ребенок — это не взрослый человек!» К его поступкам, реакциям нельзя относиться с моральными мерками, которые прикладываются к взрослому человеку. Если ребенок ловит в болоте лягушек и потрошит их — это не значит, что из него вырастет живодер и душегуб. Напротив, — ученый-анатом. Как, скажите, еще изучить анатомию млекопитающих, как не резать их? Если мальчишка собирает камни и пуляет ими по окнам соседского дома, это вовсе не значит, что в нем зреет вор, грабитель-уголовник. Во-первых, пулять интересно, во-вторых, это проверка на смелость — рискну ли я, в-третьих, в этом доме живет бабка, у которой мой отец покупает дрянной самогон, напивается, а потом бьет мать, и меня, и сестру. Из хулигана с камнями с некоей долей вероятности вырастет талантливый «опер» — так теперь называют работников сыскной полиции. Отрицая тесную зависимость физиологических процессов и психических, все-таки уместным будет привести сравнение, которое наглядно подтверждает постулат. На лекциях по детской хирургии, я это доподлинно знаю, вам говорили, в сущности, то же самое: «Ребенок — это не взрослый!» И приводили пример с девочкой, которая подлезла под руку бабке, вытаскивающей чугунок из печи. Варево опрокинулось, на спине у девочки в районе лопаток был ожог, который залечили, не подумав о пересадке кожи. Из девочки выросла девушка с красивыми сиськами… под мышками! Просторечные «сиськи» в речи рафинированного профессора резали слух. Он должен был сказать: «грудные железы». Но именно «сиськи» заставили еще раз вбуровить в свой мозг постулат: «Ребенок — это не взрослый!». Не меряй его на аршин взрослых, не оценивай его, не предрекай, не ставь клеймо.

Дочь смотрела на нее со злорадным торжеством. Если бы кто-то другой так смотрел, Нюраня навеки записала бы его в недруги. «Ребенок — это не взрослый!» — повторяла мысленно Нюраня — как вызывала, вспоминала музыкальный мотив, отчаянно необходимый. Хотя никакая мелодия не способна защитить от детской ненависти твоей собственной дочери.

Клара несколько раз повторила: «Мама меня оставила! Мама меня бросила! Бабаи пришли!»

Емельян сюсюкал: