Владислав Бахревский - Свадьбы

*

Доказывая любовь и преданность своему брату, нуреддин в тот же день отправил гонца в Москву и сам приехал к еврею Береке.

Конторка ростовщика, ссужавшего деньгами государей и государских послов, была похожа на погреб. Низкая дверь впускала в сводчатую палату с одним окошком за двойной железной решеткой. В палате стол, скамья для хозяина и скамья для дельцов, печь в углу, голые стены, голый пол. Кованый сундук для бумаг и денег. Единственным украшением этой каменной берлоги был высокий стул, обитый красным бархатом, с двумя рядами золотых гвоздиков на спинке.

Берека, согнувшись втрое, встретил высокого клиента.

Нуреддин сел на красный стул и, насмешливо поглядывая на согбенного хозяина, соизволил поздороваться:

- Доброго тебе здоровья, Берека. Я пришел по делу.

Берека проворно разогнулся и, почтительности ради глядя клиенту в бороду, но никак не в глаза, сел на свое место.

- Мне нужны рабы. Очень хорошие русские рабы, лучше которых не бывает. Штук сорок-пятьдесяг.

- Для тебя, государь мой, у меня будет все, чего ты пожелаешь, - тихо ответил Берека.

- Но мне нужны особые рабы. Самые лучшие. Это будет подарок султану.

- Я могу подобрать полон, мой государь, как ты пожелаешь: синеглазый, черноглазый, белокурый и темно-русый, рыжий, черный. Толстый и тонкий…

- Мне нужны силачи.

- Очень хорошо! Будут силачи, русые кудри, карие глаза… Можно бы и синеглазых. Это красиво, но в Турции синий глаз дурной.

- Сколько это будет стоить? - оборвал нуреддин.

- Сорок рабов по сорок золотых за каждого…

- По сорок золотых?! - закричал нуреддин, хватаясь за саблю.

Берека закрыл глаза и окаменел.

Нуреддин с проклятием метался по мерзкому погребу, пе зная, на чем выместить ярость. Наконец он подбежал к Береке:

- Сколько же это будет всего?

- Тысяча шестьсот золотых, - спокойно, внятно проговорил Берека.

- За такие деньги мне легче тебя убить! - Нуреддин затопал ногами, выхватил саблю и рубанул по столу.

Берека сидел не шевелясь. Он открыл глаза и глядел прямо перед собой, думая свою особую думу.

Нуреддин брякнулся на стул и, пронзая еврея взглядом, заговорил потише, урезонивая торгаша:

- Ты пойми! Мне твоих кареглазых, да русых, да силачей нужно триста. Двести пятьдесят силачей у меня есть, но мне нужно триста! И скажи мне, почему ты просишь по сорок золотых за раба? За презренного гяура?

- В Крыму теперь мало полона, - ответил бесстрастно и бесстрашно Берека. - Когда Кан-Темир привел полон из Польши, рабы стоили по десяти золотых.

- Пусть будет по сорок, - быстро согласился нуреддин, - но тысячу шестьсот я тебе не дам. Я дам тебе тысячу золотых.

Берека поднял глаза и впервые поглядел в лицо нуреддина.

- Чем же ты возместишь, государь мой, остальную сумму?

“Ничем!” - хотелось крикнуть нуреддину, но с него на сегодняшний день было довольно. Он сдался.

- Я могу дать русский жемчуг…

- Он дешев, - быстро возразил Берека. - Может быть, у государя найдутся рабы-мальчики? И еще бы я взял лошадьми.

Нуреддин хлопнул в ладоши. В конторку вошли слуги нуреддина. Они внесли две шкатулки с золотом и русским речным жемчугом.

Берека пересчитал золото.

- Здесь восемьсот семьдесят золотых, мой государь.

- Здесь тысяча!

- Я пересчитаю золото еще раз…

- Не надо! - Ярость снова закипела в нуреддине.

Он выхватил из-за пазухи мешочек с деньгами и бросил на стол под нос еврею.

- Мальчики и лошади будут завтра! Но завтра же ты представишь мне полсотни рабов, русых, кудрявых, одного роста.

- Не беспокойся, государь мой! - почтительно и серьезно ответил Берека, совершая глубокий и нижайший поклон царственному клиенту.

Глава шестая

Великий муфти Яхья-эфенди явился к султану Мураду и потребовал объяснений. Султан Мурад приказал казнить двух претендентов на один и тот же тимар114.

У Осман-бея было две дюжины грамот, подтверждающих право на владение землей и реайя115. Последняя грамота была выдана неделю назад. Грамота гласила: “До моего султанского сведения дошло, что противник Осман-бея через подлог и обман вторгнулся в чужие пределы и этим совершил правонарушение. Осман-бея ввести во владение тимаром, а его противнику Мустафе-ага в тимаре отказать. Султан Мурад IV”.

Но у Мустафы-ага тоже было две дюжины подтвердительных грамот, а последнюю ему выдали двумя неделями раньше, чем Осман-бею. Грамота гласила: “До моего султанского сведения дошло, что противник Мустафы-ага через подлог и обман вторгнулся в чужие пределы и этим совершил правонарушение. Мустафу-ага ввести во владение тимаром, а его противнику Осман-бею в тимаре отказать. Султан Мурад IV”.

Спорщики дали нужным людям взятки, проникли во дворец и явились пред очи Мурада.

Мурад посмотрел обе грамоты, и лицо его сделалось кирпичным. Он вспомнил горькие, но правдивые слова Кучибея Гёмюрджинского: “Визирь только и занят тяжбами. В руках каждого по двадцати подтвердительных грамот”. Теперь спорщики добрались до самого султана. Он, Мурад IV, готовит страну к великим походам и вместо великого должен решать гнусные споры между своими рабами.

- Обоим отрубить головы! - приказал султан. - Тимар взять в казну. Со всеми спорщиками поступать точно так же.

Осторожные слуги казнь отложили, довели дело до ушей Яхья-эфенди. Яхья-эфенди разгневался. Он тотчас отправился к Мураду напомнить ему, что казнь правоверных, совершенная без должной причины, есть величайший грех.

Мурат выслушал Яхья-эфенди, а потом, отчеканивая слова, вынес приговор, не забыв, однако, повеличать великого муфти его полным титулом:

- Мудрец, высший среди всех глубочайших мудрецов, превосходный из всех превосходнейших, умеющий разрешать все сомнения о вере и оканчивать все споры; ключ к извитиям истины, блестящий фонарь сокровищ познаний, благороднейший Яхья-эфенди, мы выслушали ваши речи, и мы приказываем вам удалиться в Египет для лечения ваших болезней, ибо сосуд здоровья столь мудрого мужа чрезвычайно дорог. В Египет! - И поискал глазами бостанджи-пашу. - Того, кто не исполнил моего слова и задержал казнь тимариотов, казнить вместе с тимариотами.

Казнь задержал сам бостанджи-паша, но он умел найти виноватого.

*

Яхья-эфенди - в ссылку, Мурад - к Бекри, который хотел купить у него Истамбул.

Когда наступила ночь, падишах стоял на ногах твердо, но вино разбудило в нем такую ярость, что он вырядился в одежды янычара и позвал свою ночную свору. Они вышли из Сераля, но тут Мураду почудилось, что в спину ему уперлись чьи-то страдающие глаза. Оглянулся - за спиной янычары, еще раз оглянулся… И вдруг узнал: это были глаза наложницы Дильрукеш… Что бы это могло значить? Может, глаза предупреждают?.. Какая светлая ночь! Завтра луне быть полной. И Мурад повернул назад.