Франсуаза Шандернагор - Селена, дочь Клеопатры

Путешествие в Сирию – не вымысел. Так же, как и пребывание Клеопатры в Антиохии вместе с близнецами, как и то, что отец нарек их вторыми именами. Я не выдумываю ни о шалостях двух влюбленных в Зевгме, ни о беременности царицы, ни о ее возвращении через Иудею, ни о драгоценном бальзаме, ни об имени врача, ни о перепродаже Иерихона, ни о подаренном бальзамическом растении, ни о сопровождении Ирода и т. д. Но чувства, ощущения второстепенных персонажей, детали – конъюнктивит, сцену с «увы», разбитую статуэтку, путешествие на носилках – я даю в пользование маленькой позабытой девочке, память о которой история почти не сохранила. Кто может этому помешать?

Я не оскверняю историю, нет; я даже никогда ее не притесняю. Напротив, я ласкаю ее и обхаживаю. Я заполняю пустоты, втискиваюсь в прорехи. Я прошу уступить мне немного места… Я слушаю ее с широко раскрытыми глазами, улыбаюсь ей, прельщаю ее. Я хочу, чтобы она полюбила меня так, как люблю ее я. И она раскрывает мне свои секреты: охровые башни Пелузия, его кирпичные крепостные стены, Бронзовые врата и совсем рядом – настоящее чудо: Нил с поросшими густой растительностью берегами, зеленые лоскуты фасолевых полей, хижины из сухого камыша, где в грязных канавах бродят буйволы, а на пригорок поднимаются женщины с кувшинами на головах… И резкий крик уток, и сухой полет зимородков, и, наконец, это влажное розовое небо, которое похоже на раковину, закрывающуюся над жемчужиной.

В воде отражался внушительный силуэт «корабля таламег [40]», Брачной палаты , цветка нильского флота фараонов. Обычно пришвартованный в Схедии [41], в канале Доброго Гения, что в десяти километрах от Александрии, он прибыл прямо сюда, к началу дельты Нила, чтобы отвезти Царицу и ее свиту, обеспечив им более спокойное путешествие. Говорят, что эта гигантская баржа возвышалась над уровнем воды на шесть этажей и была построена из прочного ливанского дерева. Утверждают также, что на ней имелись все дворцовые удобства: двор с колоннами, пиршественные залы, раскрашенные сусальным золотом, вольеры с редкими птицами, зимний сад, «часовня» и достаточно курильниц с благовониями, чтобы не чувствовать запаха пота гребцов, спрятанных на нижней палубе…

Это был первый и последний раз, когда дети путешествовали по Нилу и видели равнину дельты с ее крокодилами, водяными цветами и бегемотами. Вспомнят ли они об этом? Вероятно, нет: они были слишком заняты, бегая с одной палубы на другую следом за «грохочущими обручами», звенящими всеми своими колокольчиками.

Царица не могла не вспоминать о путешествии, проделанном одиннадцать лет назад на этом же корабле вместе с Цезарем. Вместе они искали исток Нила и поднялись по реке до самого Асуана. Тогда она была, как и сейчас, беременна, чувствовала себя очень уставшей и спала столько, сколько не спала никогда раньше. А император ее оберегал…

Весла мерно ударялись о волны, словно работало водяное колесо, и ей хотелось спать. Марк Антоний тоже защитит ее. От всего мира. До нее доносился смех близнецов, вскоре она увидит Цезариона… Она была счастлива оттого, что снова беременна и так же, как тогда, плывет по Нилу. Да еще и на том же самом корабле! Это совпадение было лучше всякого предзнаменования.

– Скажите Главку, что когда мы приплывем к Гелиополису, то посадим там его бальзамины. Может быть, садоводство немного его развеселит? В последнее время он что-то печален…

Та же река, то же судно, снова беременность – все это было предвестиями счастья!

Почему послания богов всегда так неопределенны?

В Александрию возвращались по реке и Канопскому каналу, напоминавшему серпантин. Миновав Схедию, на борту золотой фелюги [42]они шли вдоль Элевсина [43]и его пригородных кабачков, мимо камышей Мареотиса [44], рыбацких лачуг, гончарных районов. Не сходя с корабля, по ведущему на север узкому каналу Маиандрос они вошли в город. Слева, сразу за невольничьим рынком, находился базар медников и улица сирийских ювелиров, а также Большой греческий гимназиум с палестрой [45], залами для совещаний и рощами. Справа располагался еврейский квартал: фонтаны без богинь, площади без царей, синагоги без позолоты и полуразрушенное здание бывшей казармы иудейских наемников. Дальше показались Канопский бульвар и гора Пана, на которую можно было взобраться по небольшой спиральной дороге, чтобы с высоты любоваться Садом муз и статуями великих людей, «настолько искусно выполненных, что говорят, будто их можно было принять за живых». И вдруг, сразу после колоннады библиотеки, разом возникли Большой порт, Фаросский маяк и море.

На окраине мыса Локиас Селена снова увидела свою голубую мозаику и ночные террасы. Царица же вернулась к Цезариону на остров-дворец Антиродос. Именно там она родила мальчика, нареченного Птолемеем, второе имя которого – Филадельф, «любящий своих братьев». Это прозвище призвано было умилостивить богов: на протяжении многих веков представители этого рода ненавидели друг друга и истребляли всех внутри семьи. Власть фараона? Диктатура усмирялась убийством. Но Клеопатра, как любая мать, все-таки тешила себя иллюзией, что самый младший в семье будет любить старших братьев, что между ее детьми не будет ссор из-за правопреемства. Они делили один живот, значит сумеют поделить и наследство… После родов она всегда была немного сентиментальной; именно так полагал Цезарион, который вел себя настороженно и не испытывал радости от появления новорожденного.

Два месяца спустя, в один ветреный день, Птолемея Филадельфа на корабле отправили в Синий дворец, в царскую комнату для новорожденных. На острове с матерью остался один Цезарион. Каждое утро под руководством ученых Музеума он занимался геометрией: чертил кончиком пальца фигуры на покрытом песком столе, доказывал, рассуждал, стирал. Ровным почерком он быстро записывал на вощеных дощечках песни Гесиода [46]и эпиграммы Каллимаха [47]. Обладая отличной памятью, он мог сразу же стирать то, что написал. Иногда Цезарион играл с учителем в «двенадцать солдат» на шахматной доске из слоновой кости и эбенового дерева; если выигрывал, снова расставлял фигурки и начинал по новой.

Порой вечерами он ужинал наедине с Царицей. Она пожелала научить его пить (или хотя бы делать вид), а также произносить подходящие случаю комплименты. Она решила подарить сыну аметистовое кольцо, которое должно было защищать его от опьянения, и они вместе выпили за победу ее мужа и поражение парфян. Ведь император исчез… Цезарион заметил, что после возвращения Царица носит новое кольцо, инталию [48]из агата с выгравированным словом « Méthé », что значит « Опьянение ». Подарок римлянина? Она страстно, слишком страстно описывала ему великолепие легионов под палящим солнцем Зевгмы… А от Антония не было никаких новостей.