Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс

Она потупила глаза, ожидая немедленной помощи со стороны чувствительного морехода, однако с разочарованием заметила, что восхищается он ребёнком, а не ею самой.

— Ах! Боги и богини, какое прекрасное дитя! Это девочка?

— Мальчик, — ответила приунывшая Ниоба.

— Да будет благословен дом в Трезене, который может похвастаться подобным сыном.

— О, он не из Трезена. Он из семьи афинских беженцев, — вмешался Дион, помимо своих фиалов [43] Фиал — плоская низкая чаша для питья и для возлияний во время жертвоприношений. знавший все сплетни крохотного городка.

— Так он афинянин. Благословенна будь Афина Паллада. Я и сам из Афин. А кто его отец?

— Бедолаге не придётся похвастаться отцом, — изрёк Дион, закатывая глаза. — Он каким-то образом погиб, и ставлю пять мин, что мать надеется скрыть этот факт от ребёнка… Впрочем, он из очень хорошей семьи: Алкмеонид, внук того самого Гермиппа.

— Гермиппа?

На противоположном конце Агоры осёл сбежал от хозяина, моряк обернулся на шум и принялся наблюдать за погоней.

— Если ты афинянин, — продолжил прорицатель, — то наверняка помнишь, что случилось с Главконом Предателем.

Незнакомец повернулся к Диону, и тому на мгновение показалось, что неожиданный посетитель моргает. Должно быть, причиной тому была пыль. Мореход запустил руки в пояс.

— Девушка, сколько тебе нужно? — спросил он у Ниобы, пожалуй, излишне резким голосом.

— Два обола.

— Возьми две драхмы. Прежде я был другом этого Главкона, и хотя народ проклял предателя, дитя его дорого мне. Дай мне подержать малыша.

Не дожидаясь ответа Ниобы, он сунул монету в её ладонь и бережно взял ребёнка. Поглядев на незнакомое, бородатое лицо, Феникс притих, не зная, заплакать или рассмеяться. И тут его, верно, надоумил какой-нибудь бог. Младенец засмеялся так радостно, как смеются только в этом блаженном возрасте. Обоими крепкими кулачками он вцепился в чёрную бороду. Странный моряк рассмеялся, не скрывая собственной радости. Потом, пока Ниоба и Дион смотрели и удивлялись, поцеловал мальчонку много раз, что-то шепча ему на ухо, Феникс отвечал воркованием и смехом.

— Какой-нибудь старый слуга, — шёпотом предположил Дион.

— Баран! — возмутилась нянька. — И ты зовёшь себя мудрецом? Неужели ты думаешь, что человек с таким лицом мог знать прикосновение кнута? Клянусь Деметрой, он из благородных.

— Война всё меняет, — заметил Дион. — Ай! Он забылся, или это похититель. Смотри, он уходит.

Незнакомец действительно забыл обо всём. Крупными шагами он шёл по Агоре, но, едва Ниоба собралась поднять крик, обернулся и вернул развеселившегося ребёнка на руки няньки.

— Гордись, девица, — строго заметил он. — Тебе доверили истинное сокровище. Надеюсь, ты не забываешь об этом.

— Я стараюсь, кирие, только он такой сильный. В пелёнках его уже не удержишь. Говорят, что он станет могучим атлетом… как и его отец.

— Да, отец… — Моряк поглядел себе под ноги.

— Ты хорошо знал господина Главкона? — радуясь новой сплетне, добавил своё слово Дион.

— Хорошо, — ответил моряк, глядевший на младенца словно заворожённый, и задал вопрос: — А как поживает мать этого дитяти?

— Телом она в здравии, кирие, но ум её скорбит. Да избавит Гера Гермиону от всех её скорбей.

— Скорбей? — Глаза человека округлились. — Что ты хочешь этим сказать?

— Но об этом знает весь Трезен.

— Я не из Трезена. Мой корабль сегодня утром пришёл сюда с Наксоса. Говори, девица!

Он стиснул руку Ниобы. Ладонь этого человека, по её мнению, могла раздробить кость.

— Ай, больно, отпусти меня, господин. Не смотри на меня так, я испугана. Расскажу всё, что знаю. Из Коринфа вернулся господин Демарат. Гермипп хочет выдать кирию за него, а она сопротивляется изо всех сил. Отец долго думал, стоит ли противиться желанию собственной дочери, но наконец решился. Обручение через три дня, а свадьба неделю спустя.

Моряк выпустил её руку. Лицо его сделалось настолько бледным, что служанка отшатнулась. Незнакомец подыскивал слова, но когда заговорил, она ничего не поняла.

— Фемистокл, Фемистокл… И где твоё обещание?

Однако напряжением воли он заставил себя успокоиться.

— Дай мне ребёнка, — сказал он, и Ниоба молча повиновалась.

Моряк вновь расцеловал Феникса — щёчки, лобик и ротик. Слёзы катились по покрытому бронзовым загаром лицу. Вернув ребёнка няньке, он вновь достал деньги — по монете для девушки-рабыни и прорицателя, — и они с открытыми ртами увидели перед собой по половине дарика.

— Молчите обо всём, что я говорил здесь и делал! — приказал моряк. — Иначе я убью вас обоих… Верьте в это, как в то, что солнце светлее луны.

Не дожидаясь ответа и не оглядываясь, он пустился бежать по Агоре. Дион и Ниоба опомнились далеко не сразу… Они могли бы счесть случившееся сновидением, однако в руке каждого поблескивало по полмонеты.

— Иногда, — заметил наконец прорицатель полным сомнения голосом, — мне начинает казаться, что боги спускаются на землю и творят чудеса. Дело очень тонкое. И я при всём своём уме не смею вмешиваться в него. Лучше будет хранить обет молчания. Болтунов всегда ждут неприятности. Давай-ка лучше вернёмся к моему петушку и займёмся гаданием.

Ниоба получила свой фиал, впрочем, история умалчивает о том, помогло ли ей содержимое сосуда вернуть расположение Прокла. Однако совету Диона она последовала. Незнакомый мореход таил в себе какую-то тайну, поэтому она припрятала полударик и не поведала о своём приключении даже обычной наперснице Клеопис.

Через три дня Демарат не сидел, как он надеялся, на пиру в честь обручения его с Гермионой, а писал тайнописью письмо, чтобы отправить его в Спарту с доверенным и быстрым гонцом; «Демарат Ликону. Радуйся. В Коринфе я проклял тебя. А теперь ликуй: ты моя единственная надежда. Я буду с тобой, куда бы ни привела дорога — на Олимп или в Аид. Тартар разверзся у моих ног. И ты должен спасти меня. Я в смятении, понимаешь ты это? Скажи сам, есть ли у меня основание для беспокойства? Вчера, когда Гермипп украшал гирляндами свой дом и ждал гостей на пир, внезапно возвратился с Эвбеи Фемистокл. Он отвёл нас с Гермиппом в сторонку. «Главкон жив, — сказал он, — и с божьей помощью мы докажем его невиновность». Гермипп немедленно отменил помолвку. О причине не знает никто, даже Гермиона. Фемистокл отказался входить в подробности. Главкон жив… я не могу думать ни о чём другом. Где он? Что делает? И скоро ли новость распространится по всей Элладе? Услышав о его смерти, я затрепетал. Однако теперь, зная, что он жив, я погрузился в глубины ужаса! Пришли Хирама. Только он, этот змей, сумеет отыскать моего врага, пока не стало чересчур поздно. Торопи победу Мардония. Хайре».