Александр Западов - Забытая слава

Великое множество забот одолевало Сумарокова, обо всем он должен был подумать, всем распорядиться, везде нужен хозяйский глаз. Эти обязанности скоро измучили его. Их обилие, невозможность предусмотреть возникающие препятствия, непомерная затрата сил на какие-то пустяки, — к примеру, на разрешение пригласить придворных музыкантов, — изматывали директора. По своему беспокойному характеру Сумароков часто преувеличивал значение этих мелочей, но волновался он каждый раз от чистого сердца.

Времени и сил для того, чтобы писать, не хватало. Сумароков задумал комедию — репертуар театра нуждался в новой пьесе — а мысли бежали к театральным заботам. На листе бумаги он рисовал узоры, чертил эскизы декораций, набрасывал столбики цифр, подсчитывая театральные расходы, — что угодно, кроме строчек стихов и прозы.

Весной 1757 года в кассе театра не было ни копейки. Карнавал прошел без русского представления: костюмы для актеров не сшили, платить нечем.

Сумароков впадал в бешенство, сменявшееся отчаянием. Где выход, как спасти молодой русский театр, бесприютный и нищий? Как заинтересовать в его судьбе тех, в чьих руках деньги и власть?!

Он бушевал и досадовал впустую — судьба театра никого при дворе не занимала. Там беспокоились о здоровье императрицы. Елизавета начала прихварывать, и каждому нужно было рассчитать возможные варианты. Россия же, толкаемая министрами, которых соблазняло иностранное золото, втягивалась в войну.

Прусский король Фридрих II, уверенный в силе своей армии да вдобавок опиравшийся на союз с Англией, задумал быть хозяином Европы. Он полагал, что Пруссия в одиночку справится с каждым соседом, а если против нее будет образован союз государств, то и это не страшно: участники блока не сговорятся между собой, потянут в разные стороны, и прусские батальоны по очереди разгромят противников.

В августе 1756 года армия Фридриха II вошла в Саксонию. Австрия и Франция объединились для совместных действий против Пруссии. Вскоре к этому союзу присоединилась Россия. Министры Елизаветы торговали солдатами. За два миллиона флоринов ежегодной платы Россия обязывалась послать восемьдесят тысяч войска и флот, для того чтобы сражаться с Пруссией.

Фридрих II забеспокоился. Русские полки представляли опасную угрозу. Необходимо было задержать их выступление до того, как будут разбиты французы и австрийцы. В Петербурге жила бывшая ангальт-цербстская принцесса Екатерина Алексеевна. Фридрих тайно связался с ней, просил остановить поход русской армии и сообщить ему план кампании, составленный генералами императрицы. Выполнить первую просьбу было не по силам Екатерине, вторая оказалась преждевременной — стратегических планов еще не составлялось.

Весной 1757 года Фридрих приободрился. Из Петербурга шли вести, что императрица тяжело больна и вряд ли встанет с постели. Наследника же престола Петра Федоровича Фридрих с полным основанием считал своим учеником и поклонником. Он занялся операциями против союзников в Европе. Пруссаки вступили в Богемию и разгромили австрийцев под стенами Праги.

Пришел черед России выполнять союзнические обязательства. В начале августа русская армия, семьдесят тысяч человек под командой фельдмаршала Степана Апраксина, форсировала реку Прегель и двинулась на Кенигсберг. У деревни Гросс-Егерсдорф дорогу ей преградили прусские войска. Сражение было кровопролитным. Пруссаки побежали, Апраксин получил свободу движения, перед ним лежал путь на Кенигсберг. Но он пренебрег плодами победы и передвинулся от Гросс-Егерсдорфа поближе к русским границам. Армия негодовала — противнику дарили территорию и время. Фридрих понимал причины отступления и надеялся на новые милости судьбы.

Дело заключалось в том, что из Петербурга Апраксин получил нехорошие вести — с императрицей на людях случился припадок, и она при смерти. Новый государь Петр Федорович с немцами воевать не станет и того, кто воевал, не пожалует. Апраксин был царедворцем и сообразил обстановку. Короля Фридриха как генерала он боялся, но свой император был еще грознее. Военный совет разделял эту точку зрения. Апраксин, выжидая новостей из Петербурга, отвел армию назад…

Однако здоровье Елизаветы улучшилось, французская и австрийская партии при дворе вошли в прежнюю силу. Положение великого канцлера Бестужева, постоянного и отнюдь не бесплатного сторонника Англии, пошатнулось. Апраксин был смещен и арестован в Риге. Командующим русской армией назначили генерала Фермора, и в январе 1758 года он занял Кенигсберг.

Когда в столице улеглись первые военные впечатления, Сумароков возобновил разговоры о театре, адресуясь то к Ивану Шувалову, то к гофмаршалу двора графу Сиверсу.

Карл Ефимович Сиверс был родом из Лифляндии. Приехав в Петербург за карьерой и деньгами, он случайно поселился в доме, куда захаживали слуги цесаревны Елизаветы Петровны, чтобы весело провести свободное время. Сиверс играл им на скрипке танцы и смешил немецкими шутками. К нему привыкли, и однажды, когда Елизавета заехала посмотреть, как пляшут ее лакеи, — у нее развлечений было не много, — Сиверс развернул свои застольные таланты и понравился. Он был назначен форейтором, затем кофишенком — так назывался небольшой придворный чин смотрителя за чаем и кофе, что подавались во дворце.

Сначала Сиверс служил без жалованья, но не унывал, надеялся на лучшее, и оно себя ждать не заставило. Когда Елизавета Петровна стала императрицей, Сиверс был назначен камер-юнкером к великому князю Петру Федоровичу и затем отправлен в Берлин собирать сведения о принцессе Софии-Фредерике, которую присмотрели в невесты наследнику российского престола. Он получил титулы барона, графа Римской империи и занял должность гофмаршала двора с чином генерал-лейтенанта.

Сиверс наблюдал за русским театром, придирался к пьесам, ворчал на убытки, но, кроме начальственных замечаний, никакой помощи от него Сумароков не видел и однажды, выведенный из терпения, крупно поговорил с графом.

Гофмаршал пожелал узнать, какую пьесу русский театр сыграет во дворце.

— Я вам скажу, — ответил Сумароков, — что в четверг никакого представления не будет.

— Почему же?

— Должны были играть мою трагедию «Синав и Трувор», но денег нет, чтобы изготовить костюмы. Другой же пьесы, уча эту трагедию, не подготовили, да и для нее костюмы все равно сшить не на что.

Сиверс поморщился:

— Деньги, все деньги… Вы копите, наверное, театральные суммы и жалуетесь, что вас обделяют. На расходы скупитесь — в зале для публики горят сальные свечи! Им в кабаке место, а не в благородном собрании.

— А на какие шиши я вам буду воск покупать? — шепотом, со злобой спросил Сумароков. — Воск — он знаете нынче почем ходит? То-то! И я не знал никогда, а теперь за ценами слежу. Что воск, — я седьмой месяц жалованья не получаю, на что жить, спрашивается? Занимать? А у кого? Я и так всем, кому возможно, обязан.