Роман Шмараков - Книга скворцов

– Нечто подобное рассказывают о Сципионе, – заметил келарь, – когда он, став цензором, разжаловал из всадников юношу, который во время войны, устроив большой пир, подал медовый пирог с башнями, назвал его Карфагеном и предложил сотрапезникам наброситься на него и разорить, так чтоб никто не спасся; а когда юноша спросил, за что ему такое наказание, Сципион ответил: «За то, что ты взял Карфаген раньше меня».

– Это оттого, – сказал госпиталий, – что времени у истории много, а матерьяла недостает, так что ей приходится перелицовывать старый: потому и оказывается, что Троя трижды взята врагами по вине коня, и случаются другие вещи того же разбора, которые люди запоминают охотней всего, вместо того чтобы выучить что-то достойное.

– Так и сны, – подхватил Фортунат, – у одного человека часто повторяются, да и многим людям снятся похожие.

– В самом деле, брат Петр, – сказал госпиталий, – оставим-ка эти дурачества; расскажи нам, что ты помнишь о снах, кто их видел и что из этого выходило.

– Цари часто слушались своих снов в важных делах, – сказал келарь. – Когда Эней и Латин стояли ночью друг против друга, дожидаясь зари, чтобы начать бой, явившееся Латину местное божество убедило его принять троянцев как соседей и будущих помощников, Энею же отечественные боги внушили просить Латина дать троянцам поселиться, где они пожелают, и поутру, когда с обеих сторон начали строиться для битвы, пронеслась весть, что вожди принимаются за переговоры. А царь Тарквиний суровую кару для весталок, потерявших девство, придумал, говорят, не сам, но поверив некоему сновидению.

– Полководцам сны указывают на успех или неудачу их предприятий или же остерегают от опасности, так что Корнелий Сулла советовал ни на что не полагаться с такой уверенностью, как на то, что укажет ночью божество. Ганнибалу привиделся некий юноша, посланный богами отвести его в Италию, и велел следовать за ним не оглядываясь, а когда тот все же оглянулся, то увидел за собой чудовище, все истребляющее на пути; на вопрос, что это, вожатай ему отвечал, что это опустошение Италии и чтобы он молчал и доверил все небесам. Лукулла статуя Автолика зазвала в город Синопу, а Помпей перед Фарсальским сражением увидел, как в Риме посвящают храм Венере Победительнице, и радовался этому, не зная, что Цезарь дал обет выстроить такой храм в случае своего успеха. Август в битве при Филиппах, поверив сну, вышел из своего шатра, враги же захватили его лагерь и изрубили его ложе; с той поры он был неизменно внимателен к снам, и своим, и чужим.

Некоторым сны предсказывают их возвышение или являются вестниками скорого падения. Гальбе в молодости привиделась Фортуна, которая жаловалась, что устала стоять на пороге и что если он ее не примет, она достанется первому прохожему; поутру он открыл дверь и нашел за нею медное изваяние божества, которое отнес в дом и всю жизнь почитал. В старости, уже императором, он хотел посвятить ей жемчужное ожерелье, но передумал и отдал его Венере Капитолийской, а ночью Фортуна снова явилась ему, жалуясь на неблагодарность и грозя отнять все, что она ему дала. Отон, свергший и убивший Гальбу, следующей ночью видел страшные сны и стонал; его нашли на полу: ему привиделось, что дух убитого поднял его и сбросил с кровати. Северу, когда он был послан в Испанию, привиделось, что он восстановил там запустелый храм Августа, а потом – что он сидит на вершине высокой горы, а вся земля и море играют, как лира, под его рукою.

Из-за этого-то могущества снов мы можем назвать многих, кто, владея всей вселенной, боялся ночи с ее видениями. На Юлия Цезаря в последние его годы нападал ужас во сне, и Август, если просыпался ночью, не оставался в темноте, но посылал за чтецами или сказочниками, чтобы близ него кто-то был; по весне он видел сны частые и страшные, но несбыточные, а из-за одного видения каждый год в один и тот же день просил милостыню у прохожих, протягивая пустую ладонь; что до Гая Цезаря, опоенного зельями, которые вместо любви посеяли в нем безумие, то он спал и мало и беспокойно, тревожимый то морскими призраками, которые вели с ним беседу, то другими видениями, отчего ночи напролет сидел на кровати или блуждал по дворцу в ожидании рассвета.

И частным людям бывают сны, касающиеся не только их собственных дел, но и государственных: так, некоему Аннию приснился Юпитер, сказавший, что ему не по нраву пришелся первый плясун на Латинских играх и что римлянам следует справить их снова, а все из-за того, что прямо перед зрелищами через цирк прогнали розгами раба с колодкой на шее. Поэту Гельвию Цинне в ночь перед погребением Цезаря привиделось, что покойный зовет его на обед: он отказывается, Цезарь же настаивает и, взявши за руку, ведет его, испуганного и озирающегося, в какое-то место обширное и темное. От этого сна он пробудился среди ночи, сам не свой, но утром, когда начались погребальные обряды, устыдился и вышел из дому. Толпа уже бушевала, громоздя скамьи и мечась по форуму с головнями; кто-то вымолвил имя Цинны, и оно пошло от одного к другому; его приняли за Корнелия Цинну, что был среди заговорщиков и совсем недавно поносил Цезаря на площади, – кинулись и разорвали на месте, а потом вздели его голову на ратовище и носили по улицам, хотя он не только не знал о заговоре, но был верный друг Цезарю до самой смерти. А Гаю Фаннию, писавшему книгу о тех, кого Нерон казнил или сослал, приснилось, что в комнату к нему, занятому литературными трудами, входит среди ночи Нерон, садится на кровать и читает первую книгу о своих преступлениях, за ней вторую и третью, а потом уходит; Фанний, устрашенный видением, заключил из него, что сколько Нерон прочел, столько он и успеет написать: так оно и вышло.

– Потому, – прибавил госпиталий, – иные предпочитали приглядывать за чужими сновидениями, зная, что во сне человек ведет себя, как среди друзей за чашей, и делает много такого, от чего стрезва бы удержался. При императоре Констанции состоял человек по имени Меркурий, бывший служителем стола, но главное свое дарование оказавший в другом: умея выглядеть любому добрым приятелем, он приходил на пиршества, и если кто рассказывал соседу о своих сновидениях, Меркурий запоминал это, сдабривал услышанное своим ядом и эту снедь подносил императору, не знавшему заботы важнее, чем о своей безопасности: отсюда происходили скорбные следствия, тяжелые обвинения, неправедные суды; когда же слух распространился, одни стали отрицать, что вообще спят, а другие – выражать сожаление, что не принадлежат к племени атлантов, о которых Плиний сообщает, что они не видят снов, как прочие люди, а еще не зовут друг друга по именам и проклинают солнце на восходе и на закате. Удивительно, как впору этому человеку пришлось его имя: как Киллений сновал меж мирами, единственный имея право пересекать грань между землей и адом, и входил безбоязненно к самому Плутону, так и этот, отойдя от царского стола, промышлял в области, куда никто не приносит с собой разума, и даже выходил из нее с добычей, словно со стигийских берегов удочку забрасывал.