Фаина Гримберг - Примула. Виктория

Виктория в гостиной Осборна вязала крохотный чепчик. Она услышала шаги Альберта и, ещё не видя мужа, заулыбалась. Он вошёл, домашний, совершенно домашний, каким он бывал только в их домашнем доме. Она, впрочем, удивилась, потому что он широко взмахивал руками и полы его шлафрока, бархатного, цвета бордо, вдруг резко взвились.

Альберт с размаха сел на канапе. Виктория отложила на колени вязанье и глядела.

— Что ты наделала, Вики?! Что ты наделала?!

Растопыренными пальцами обеих рук он охватил голову, красивую тёмноволосую голову. Казалось, вот-вот вцепится ногтями, чистыми ухоженными ногтями, в кожу головы... Бросил руки вдоль тела, кисти свесились... Меланхолическое лицо выразило смесь выражений: тревогу, ужас, даже и лёгкое отвращение...

— О чём ты говоришь, Але? Что я сделала? — Её вовсе не испугал его отчаянный вид. Она смотрела с интересом, она любопытствовала.

— Ты предоставила пятнадцать тысяч фунтов вигам...

— Да, конечно... — Она была спокойна.

— Я не узнаю тебя! Во что ты хочешь превратить избирательную кампанию?

— Я симпатизирую вигам, я никогда этого не скрывала от тебя.

— Но ты всегда понимала, что я — не совсем обычный твой подданный. Я — твой муж. Твои симпатии могут быть известны мне, но не всей Англии. Прежде ты это сознавала, ты это понимала...

— Я устала понимать! Я больше ничего не хочу понимать. Я не хочу, чтобы тори пришли к власти! — Она повысила голос.

— Ты не права. Раньше ты понимала, что монарх не имеет права становиться на сторону какой бы то ни было политической партии. Только будучи нейтральной, монархия может выступать в качестве авторитетной силы.

— Как мне всё это надоело! Как я устала от всего этого! Почему я не родилась в России, где монарх является монархом, а не марионеткой в руках парламента!

Альберт посмотрел на неё пристально и меланхолически:

— Ты, вероятно, сожалеешь о том, что не вышла замуж за наследника русского императора, — он говорил тихо и голову склонил немного набок.

Она почувствовала, как забилось сердце, болезненно, часто.

— Да, я сожалею! Я обо всём сожалею! Я больше всего сожалею о том, что не родилась в семье какого-нибудь рабочего из Ливерпуля! Тогда я была бы свободна; свободна от политики, от парламента, от избирательной кампании...

— И от меня... — Он не договорил.

— Да, да, да! И от тебя...

Виктория скорыми мелкими шажками вышла из гостиной и запёрлась в своём кабинете.

Потом он стучал в дверь, просил прощения, умолял... Потом ей стало неприятно его унижение. Она вышла к нему, она распахнула дверь. Он вошёл к ней. Он снова и снова просил прощения. Она тоже просила прощения. Оба, перебивая друг друга, говорили о будущем ребёнке, напоминали друг другу о нём...

Они помирились. Она снова добросовестно старалась держать при себе свои политические симпатии и пристрастия.

Принцесса Виктория Адельгейда родилась 21 ноября 1840 года. Впрочем, полный набор её имён звучал как: Виктория-Адельгейда Мария-Луиза. У неё были прелестные светлые волосики. Крестины первенца были обставлены торжественно. Малютка получила множество дорогих подарков, покамест ещё совершенно ей не нужных. Между молодыми родителями произошёл знаменательный разговор.

Они стояли у колыбели, украшенной белым лёгким пологом. Молодая мать была в белом батистовом платье, в кружевном чепце. Он и она обратили друг к другу счастливые лица и улыбнулись.

— Ты доволен мною? — спросила она тихо.

Он поколебался мгновение, затем с любовью посмотрел на неё и отвечал искренне, честно:

— Я — да! Но боюсь, народ будет разочарован, узнав, что родилась девочка...

Она всё поняла и отозвалась без обиды:

— Обещаю тебе: в следующий раз будет сын.

Роды явились тяжёлым испытанием, но, как это бывает фактически со всеми женщинами, теперь Вики радовалась и невольно гордилась своим материнством.

Светловолосая улыбчивая девочка, прелестное дитя, обожаемая принцесса. Страницы дневника молодой матери заполнились описаниями крохотной Пусси — внешность малютки, улыбка малютки, некие чёрточки, уже свидетельствующие о будущем характере...

В следующем, 1841-ом, году появился на свет истинный наследник престола, принц Уэлльский, Альберт Эдуард, будущий король Англии, преемник Виктории, Эдуард VII. Имя «Эдуард» и ему самому, и всем англичанам представлялось более английским, нежели «Альберт»...

В 1843 году родилась принцесса Алиса, впоследствии мать императрицы всероссийской Александры Фёдоровны.

Королеву мучило неопределённое положение мужа в государстве, в Её государстве. Она вновь и вновь обращалась к правительству, настоятельно требуя определить положение принца законодательно, однако вопрос всё ещё никак не решался...

Рабочее движение набирало силу. Принятый закон о бедных учреждал работные дома, где неимущих кормили и одевали, но при этой государственной благотворительности царствовал жестокий тюремный режим, разлучавший мужей с жёнами, родителей с детьми. Многие бедняки предпочитали погибать от голода и холода в своих лачугах, предпочитали, чтобы их дети шатались по улицам Лондона, прося милостыню и пробавляясь мелким воровством. Девушки шли на панель... Всё, что угодно, лишь бы не работный дом, подобный тюрьме!..

Рабочие депутаты, чартисты, представили в парламент петицию, под которой стоял один миллион двести тысяч подписей! Ответом было обвинение и суд. Один лишь Бенджамин Дизраэли, внук итальянского еврея, сын английского писателя и историка, страстного поклонника стихов Байрона, Исаака д’Израэли, выступил в защиту чартистов.

Он не полагал всеобщее избирательное право панацеей от всех социальных зол, но он вступился за чартистов, когда против них резко выступил лорд Джон Рассел...

Рабочее движение тесно связано было с проблемой так называемых хлебных законов. Согласно хлебным законам, ввоз пшеницы в Англию облагался высокими пошлинами и допускался лишь тогда, когда цены на внутреннем рынке достигали определённого высокого уровня. Но 1845 год принёс в Англию сельскохозяйственный кризис, в Ирландии вспыхнули голодные волнения.

Сэр Роберт Пиль, член парламента от Оксфордского университета, член нескольких консервативных кабинетов, дважды (в 1834-1835-ом годах и в 1841-1846-ом годах) премьер-министр, долго выступал в защиту хлебных законов. Но в 1846 году, в самом его начале, Пиль уже говорил иначе:

— ...быть может, я не прав, но я полагаю, что мой долг перед родиной, которой угрожает голод, требует прибегнуть к средству, какое обычно используется при подобных обстоятельствах, а именно — открыть людям свободный доступ к продовольствию, откуда бы оно ни шло... Вы можете завтра же отнять у меня мой пост, но вы никогда не отнимете у меня сознания, что я воспользовался властью, мне вверенной, из побуждений честных и бескорыстных, а не из желания удовлетворить своё честолюбие и не из стремления к личной выгоде...