Фаина Гримберг - Примула. Виктория

И тем не менее она спрашивает сухо:

— Кто это?..

Нет, она вовсе не намеревалась лгать, притворяться. Она задала свой вопрос невольно, не обдумав. Скорее всего, то есть вернее всего, она спросила коротко и сухо, потому что ведь невозможно было воскликнуть: «Ах, это Джон Браун! Что он здесь делает? »

Кто-то позади королевы отвечает негромко, словно бы приглушённо:

— Это Джон Браун, Ваше Величество... — Далее следует говорящая пауза, как бы долженствующая почтительно, очень почтительно напомнить королеве о том, быть может, важном обстоятельстве, что Джон Браун являлся камердинером покойного принца-консорта...

— Что ему нужно? — снова спрашивает королева. Она спрашивает очень неласково. На мгновение она сама вдруг удивляется той неласковости, той совсем уж чрезвычайной сухости, которая сейчас звучит в её голосе...

— ...Верховые прогулки... — напоминает нерешительно камеристка...

— Велите ему уйти... — Королева ни на кого не смотрит, королева не обращается ни к кому в отдельности.

Королева отходит от окна.

Но почему-то, спустя короткое время после завтрака, почти аскетического, королева вспоминает ещё об одном предписании мистера Дж. Мэддена и отправляется в купальню. Фрейлины следуют за ней. Она входит в небольшую кабину на колёсах; лошади, запряжённые в кабину, ввозят кабину в воду. Через специальную дверцу королева входит в воду. Большой зонт, укреплённый сзади, должен скрыть купальщицу, то есть августейшую купальщицу, от нескромных глаз публики. Впрочем, никакой публики и нет. Купальный костюм королевы Англии весьма занятен. В сущности, это чёрное платье, лёгкое, впрочем, но всё же с длинными рукавами. На ногах королевы чёрные чулки, особые купальные чулки. Поля округлой дамской купальной шляпки, завязанной лентами под подбородком, затеняют лицо королевы. Это располневшее лицо немолодой женщины, на котором её серо-голубые глаза кажутся маленькими, а губы — тонкими. Выражение лица несколько желчное.

Фрейлины также одеты в купальные костюмы. Вода прохладная. Королева, небольшая ростом, приземистая женщина плывёт, работая руками и ногами достаточно энергично.

— Что же вы? — Она поворачивает голову в шляпке, но даже и не взглядывает на фрейлин. — Что же вы? Плывите!..

И женщины послушно входят в воду и плывут следом за своей властной королевой...

На следующее утро королева вновь подходит к высокому окну. Впервые после многих дней скорбного бесчувствия она испытывает некое чувство. Это чувство любопытства. Странным (или не странным!) образом это чувство словно бы возвращает королеву Англии в детство, в какие-то моменты давным-давно позабытого детства. Это ведь именно детству свойственно испытывать любопытство!..

На лужайке, в своей шотландской клетчатой юбке, ждёт сумрачный Браун, держа под уздцы белого пони. Лошадка прекрасно выглядит, чистая шерсть лоснится... Королева идёт на лужайку.

— Что вам нужно? — спрашивает она, приближаясь мелкими шажками к человеку с лошадью.

Вероятно, она всего лишь низкорослая, полнотелая, коренастая женщина, лицо её даже несколько красноватое, глаза небольшие, даже, в сущности, маленькие... Но и не зная, что она — королева, тотчас понимаешь именно то, что она — королева!..

— Время прогулки, мэм, — сумрачно и буднично отвечает Джон Браун. Можно подумать, будто она ежеутренне ездит верхом в сопровождении этого человека!..

— Я не желаю сегодня ехать верхом, — сухо отвечает она и уходит от него, мелко ступая по траве, низко подстриженной...

А на другое утро, и на третье, и на четвёртое утро он стоит на лужайке, держа под уздцы белого пони, и ждёт. И в конце концов она сдаётся. И вот уже он ведёт в поводу лошадь, на которой сидит королева. Он шагает сосредоточенно, переступает сильными ногами; голые смуглые колени выдаются... Королева сидит в седле, величественная в своей простоте... Но в лице её промелькивает нечто наподобие выражения довольства, некая тень улыбки...

Днём жарко. Человеческим глазам вполне может показаться, будто природа вокруг замерла. Королева, запёршись в кабинете, пишет дневник. А в это время верный Джон Браун раздевается на берегу озера Лохна-гар. Он бросается в воду совсем нагим. Должно быть, он часто купается нагим, тело его сплошь покрыто тёмным загаром. Это сильное и гибкое мужское тело, тело, исполненное мужской зрелости...

Он бьёт ногами воду, кинувшись плашмя; он фыркает... Он стоит по грудь в воде и поёт громко, весело и победно; и его грубоватое лицо вовсе не сумрачно, а весело; такое открытое лицо...

Браун обожает стихи этого поэта, Роберта Бёрнса. А кто в Шотландии не обожает стихи Роберта Бёрнса?! Последний батрак готов отдать последние деньги за томик стихов Роберта Бёрнса. Все знают домишко в деревне Аллоуэй, где Бёрнс родился. Все знают дом в Эдинбурге, где он умер. Спустя три десятка лет исполнится век со дня смерти Бёрнса, но его соплеменникам он всё ещё видится их сверстником. Он учит простым хорошим правилам жизни:

Королева пишет, затворясь в кабинете, свой дневник, свой шотландский дневник...

Королева каждое утро отправляется на прогулку верхом. Браун ведёт белого пони в поводу. Королева съедает утром порядочный брекфаст — овсяную кашу, холодную куропатку, хлеб с маслом и кофе со сливками. По лицу королевы слабым солнечным бликом скользит то и дело некое подобие довольной улыбки.

Теперь королева и вовсе не желает покидать Балморал. Каждую неделю королева в сопровождении Брауна отправляется в одну близкую к замку деревню, где живёт с семейством старший брат Джона, Арчи. Королева проходит по выметенным чисто-начисто плитам двора, поднимается по каменным ступенькам узковатой лестницы... Королева улыбается. Мэгги, жена Арчи, склоняется в дамском поклоне. Мэгги разряжена в тёмнокофейное платье, с полосками алого бархата у шеи и на рукавах. Митенки не скрывают красноты пальцев, набрякших грубых пальцев женщины, которой приходится и стирать, и стряпать. Но в ушах Мэгги золотые серёжки в виде маленьких круглых подвесок. Поверх платья Мэгги надела чёрный жакет, отделанный чёрным стеклярусом. Мэгги — баба добродушная и беспечная. Королева отнюдь не считает её вульгарной. Королева — не поклонница утончённости. Здоровое чутьё подсказывает ей, что государство, её государство, держится простыми хорошими правилами.