Эвелин Энтони - Елизавета I

Елизавета никогда не охотилась с кречетами; это были любимые птицы её матери, на чьём гербе красовался белый кречет. «Она умерла как шлюха». Эти слова, сказанные неделю назад Роберту в Хэмптоне, не шли у неё из головы. С тех пор как она узнала правду о смерти матери и о том, в чём её обвиняли, она ни разу ни с кем не говорила об Анне Болейн. Она не желала ни говорить, ни даже думать о ней; нет смысла воскрешать прошлое, коль скоро из него был извлечён полезный урок. Нужно учиться на чужих ошибках и стараться не помнить, кто их совершил. Нужно знать, что любви мужчин нельзя верить.

Ей нельзя верить, ибо все женщины слабы; если она лишится своей независимости, вернуть её не стоит и надеяться. Роберт наверняка попытается подчинить её себе — едва она представила себе, что ей придётся кому-то подчиняться, вместо любви к нему она ощутила едва ли не ненависть. Она не хочет выходить за него замуж, но не хочет и потерять его; и вот, проведя ещё одну ночь почт!! без сна, она лежала в своей опочивальне в Виндзоре, проклиная его и себя, гадая, с чем он возвратится от своей жены, Эми Дадли. Эта дурочка и простушка никогда и ни в чём не возражала своему мужу. Она-то уж точно не сможет помешать Роберту; он вернётся ко двору, и всё придётся начинать сначала. Елизавета откинулась на подушки. У неё болела голова; она всегда болела, когда Елизавета волновалась. Она по-своему любила Роберта; любила, пожалуй, сильнее, чем могла в этом признаться себе сама. Он мог бы дать ей тепло, смех, близость, общение, которые необходимы для подлинного счастья. Пожалуй, он уже даёт ей всё это — настолько, насколько позволяют их необычные отношения. А ещё он даст ей детей, которые укрепят её трон.

«Женщина не может быть по-настоящему счастлива, если она не родила детей».

В её мозгу снова прозвучал бесстрастный голос Сесила, который произнёс эти слова, уговаривая её выйти замуж за испанского инфанта или кого-нибудь из немецких принцев-протестантов, которые к ней сватались. Услышать подобное из его уст было забавно; ей не под силу представить, чтобы Сесил с его скучной женой могли произвести на свет что-либо, кроме латинского трактата... Он тогда не понял её иронии; она показалась ему неженственной, ведь он любит свою семью, а она верит детям так же мало, как и мужчинам. Когда сыновья и дочери подрастут, они начнут завидовать друг другу и желать ей смерти, чтобы унаследовать трон. Роберт ей нужен не ради детей. Он ей нужен для неё самой, чтобы дать ей счастье. Но она не желает, чтобы Роберт был соправителем, а в глубине души ей понятно, что на меньшее он не согласится. Она не желает делить с кем бы то ни было свою единоличную власть; мужчина, взошедший на трон рядом с ней, из мужа превратится в соперника. Она знает, Сесил тоже этого не понимал, когда разглагольствовал о радостях семейной жизни с каким-то мужчиной, которого она даже не видела и который ей, возможно, даже не понравится. Он просил не за Роберта, за Роберта просит только сам Роберт... Сесил не понимает, что есть на свете человеческие существа, у которых властолюбие гораздо сильнее зова плоти, и она принадлежит к их числу.

Спальню затопили лучи взошедшего солнца. Королева взяла серебряный колокольчик и позвонила. Сейчас, должно быть, половина шестого; нужно разобрать и написать массу бумаг, а после утреннего богослужения будет заседание совета. Внезапно голова стала ясной, а сердце лёгким; мысль о делах мгновенно освежила её, и ей захотелось поскорее приняться за работу. Проблема брака и Роберта Дадли куда-то исчезла.

Когда-то усадьба Кумнор принадлежала аббатам Абингдона, однако после конфискации монастырских земель Генрихом VIII дом с угодьями отошёл казне. Дом был невелик, и к тому времени, когда его арендовал для себя казначей Роберта Дадли Энтони Форстер, все следы его церковного прошлого уже почти изгладились. Вскоре после этого Роберт предложил своей жене, леди Дадли, поселиться в нём, пока ей не подберут постоянного жилья. Эми покорно согласилась жить здесь с друзьями и компаньонками, пока её муж находится в Лондоне или в других местах пребывания королевского двора. Как-то раз она спросила, не может ли он отвезти её ко двору и представить королеве, но Роберт ответил, что это будет неудобно, потому что он обременён множеством обязанностей. Это случилось очень давно, и с тех пор Эми ни разу не повторяла своей просьбы. С течением времени до тихого захолустья, где она жила, дошли слухи о возвышении Роберта, во время своих нечастых визитов он всегда был роскошно одет и его сопровождала целая свита из слуг. Эти приезды были не только редкими, но и недолгими; Роберт Дадли предпринимал их только в тех случаях, когда дела требовали его личного присутствия, ведь Эми унаследовала от отца несколько поместий, и её муж управлял ими и распоряжался полученными доходами.

Она не видела его полгода, как вдруг пришло письмо, извещавшее о его приезде. Несколько дней, оставшихся до него, прошли в спешных приготовлениях: лучшую комнату в доме вычистили и проветрили, двуспальную кровать застелили свежим бельём, кладовые набили провизией, а леди Дадли выбрала в своём скромном гардеробе праздничное платье, чтобы надеть в честь прибытия мужа. Эта жалкая попытка казаться красивой не обманывала никого, в том числе и саму Эми. Незадолго до того, как пришло письмо от Роберта, у неё на груди вскочил нарыв. К счастью, он уже лопнул, но она ещё не оправилась после болезни и расплакалась, увидев своё бледное, исхудавшее лицо в зеркале. Десять лет назад, когда они с Робертом поженились, она была очень милой пышечкой с мягкими светлыми волосами и большими глазами; мир казался ей добрым, будущее безоблачным, а муж был в неё безумно влюблён. Бесконечными вечерами, когда сидела одна, и ещё более длинными ночами, когда, сидя в кровати, вышивала, будучи не в силах заснуть, Эми вспоминала их свадьбу и первые счастливые месяцы брака, внезапно сменившиеся тем фарсом, который представляла собой их нынешняя совместная жизнь. Почти год Роберт был в неё влюблён, оберегал её и пленялся каждым её словом, а потом вдруг пресытился ею и она ему наскучила.

Если она плакала, он не желал её видеть и уезжал на охоту или в Лондон, где его отец, герцог Нортумберлендский, был важной фигурой. Он мог забавляться с женщинами сколько захочет: Эми, которая была далеко не такой простушкой, какой казалась, отлично знала, что её муж отнюдь не упускает такой возможности; прожив девять лет в муках ревности, она подурнела и пала духом.

Он уехал от неё, чтобы просить милостей у королевы Марии, и остался при дворе новой королевы, Елизаветы — и вот уже почти год, как до Эми со всех сторон доходили слухи, что он стал любовником этой королевы. Эми ни разу не осмелилась упрекнуть его: она лишь нервно улыбалась, неуверенно болтала о чём-то и робко пыталась продемонстрировать ему свою любовь, а он делал вид, что не замечает этого. Её ничто не соединяло с ним, кроме того, что она считалась его женой, а виделась с ним она лишь тогда, когда ему от неё было что-то нужно, но, по крайней мере, она с ним виделась; ради этого она теперь и жила и о большем не мечтала.