Эвелин Энтони - Елизавета I

Когда охотники вернулись в Хандсон, Елизавета заявила, что она устала и нуждается в отдыхе. Прежде всего она осмотрела тушу огромного оленя, с которого лорд Хандсон обещал снять шкуру, а из головы набить для неё чучело. Затем она сменила запылённую амазонку на длинное платье из малиновой парчи, отороченное по вороту и манжетам собольим мехом, и маленький капюшон из чёрного бархата с такой же отделкой. Поскольку сальные свечи неприятно пахли, фрейлины зажгли восковые — ещё одно свидетельство того, какой роскошью её окружил кузен; затем королева отпустила свою прислугу и села за клавесин поиграть для собственного удовольствия. Когда ей требовалось подумать, она любила оставаться одна; зачастую она часами играла в пустой комнате и, казалось, была поглощена музыкой, а на самом деле её мысль работала над какой-то запутанной проблемой, распутывая нити и снова сплетая в такой узор, который был ей нужен.

Мария Стюарт отвергнет Роберта. Любая женщина, гордящаяся своей родословной и репутацией, восприняла бы такое предложение как грубое оскорбление, а ей известно от Рандольфа в Эдинбурге и Летингтона в Лондоне, что шотландская королева очень ревностно относится и к тому, и к другому. Подобно тому, как раньше Мария Стюарт пыталась представить себе Елизавету, теперь английская королева пыталась создать себе представление о своей сопернице, а её пальцы сновали по клавиатуре, рождая в безмолвии комнаты прекрасную мелодию галлиарды Херриота.

Мария выросла в роскоши, и жизнь в такой варварской стране, как Шотландия, должна была показаться избалованной и самонадеянной девице, которую приучили считать своё положение непоколебимо прочным, очень незавидной. Во Франции её всячески ограждали от реальности, её малейшее желание было законом для дядьёв и дурачка-мужа, и после этого она сумела три года пробыть номинальной правительницей над кучкой строптивых грубиянов и неряшливым, крикливым духовенством, не привыкшим уважать государей. Пока что она не сделала ни единого ошибочного шага, но чутьё настойчиво подсказывало Елизавете, что благодарить за это нужно её советников. Гизы мастерски владеют искусством дипломатии; они, разумеется, растолковали своей племяннице, как избегать опасностей, подстерегающих людей её пола и веры, а в Шотландии люди вроде Летингтона или незаконнорождённого сводного брата Муррея направляли её на трудный путь компромисса, когда неосведомлённость и страстная натура склоняли её помериться силами со своими дворянами и еретической церковью.

В отличие от Елизаветы, чьё детство было чередой потрясений и унижений, Мария не училась искусству политики на основе длительного опыта и собственных тяжёлых ошибок. Ей объяснили, как избегать ошибок, и в этом её слабость: единственный способ научиться этому — совершать их самому и извлекать уроки из их пагубных последствий. По натуре Мария Стюарт не была коварной; Елизавета угадала в полученных от неё письмах достаточно наивности, чтобы понять — интригует Мария из рук вон плохо и к тому же оставляет много свидетелей. Она честолюбива, горда и свято верит в средневековый догмат о божественности монархов; неизвестно, как сумела она сохранить эту веру, зная о череде убийств своих предков — королей Шотландии. Она, вероятно, считает, что её пол защищает от опасности, по Елизавете было хорошо известно, что это заблуждение; глядя в темнеющее окно, она вспомнила свою мать, которая, возможно, видела тот же самый ландшафт из окна стоявшего здесь раньше охотничьего домика, и презрительно улыбнулась.

Мария не была и злой в том смысле, который придавала этому слову Елизавета. Не была она и жестокой, в отличие от некоторых английских знатных дам, которые наказывали своих слуг бичеванием и клеймением за самые мелкие кражи. Когда у неё на глазах отрубили голову Шателяру, Мария упала в обморок. Однако это она приказала его казнить, и эпизод с поэтом внушил Елизавете уважение к ней более, чем что-либо — если, конечно, она убила его из политических соображений, а не оберегая какие-то глупые нравственные устои. У Марии нет любовников, женихов она рассматривает лишь с политической точки зрения, однако Рандольф сообщал, что она пользуется у мужчин большим успехом; даже неотёсанные лорды с приграничных земель выставляют себя на посмешище, неуклюже пытаясь быть с нею галантными.

Что же это за женщина — Мария Стюарт? Присущи ли ей рассудительность и проницательность, без которых ни одной женщине не стоит и надеяться управлять мужчинами? Удастся ли ей распознать в предложении Дадли в мужья что-либо, кроме очевидного промаха, и распознать скрытые мотивы этого шага? Увидит ли она, что за человек тот, кого ей предлагают в качестве альтернативы, прежде чем свяжет себя с ним из гордости и ошибочного представления, будто этим она сумеет насолить своей докучливой кузине?

Будет ли Мария в действительности столь своевольна и безрассудна, как полагала Елизавета, пустив в ход Генри Дарнли? Дарнли... пальцы Елизаветы взяли один из гармоничных аккордов Херриота, мелодичный и ясный, как журчание воды в ручье. В жилах Дарнли течёт королевская кровь, а его честолюбивую мать Елизавета ненавидит. Однако сам он — глупый, скверный от природы юноша, отличающийся пристрастием к пьянству и распутству, а к его положительным чертам можно отнести только изящество манер и красивую наружность. Такого человека она отшвырнула бы от себя пинком ещё во времена своего романа с лорд-адмиралом. В пятнадцать лет она бы поняла, что он собой представляет, с первого взгляда, но такой способностью она обладала всегда. При том, что она любила лорд-адмирала, в душе она всегда понимала, что это авантюрист, который в угоду своим амбициям готов растлить ребёнка. Также она понимает, каков на самом деле Роберт, хотя и полюбила его и любит до сих пор. Роберт отказался отправиться в Шотландию, потому что это предложение застало его врасплох; он привык быть ей верным, а застарелую привычку не меняют за несколько секунд. Однако если бы он поехал в Шотландию и получил молодую и красивую жену, высказанное Елизаветой в разговоре с ним предположение могло бы сбыться; Роберт любит её и предан ей, но и любовь, и преданность вряд ли помешали бы ему возглавить поход шотландцев против неё в качестве супруга шотландской королевы. Можно видеть людей такими, каковы они есть, и всё же любить их. Единственная надежда Елизаветы — что Мария не сможет раскусить Генри Дарнли в том случае, если тот прибудет в Шотландию, а в нужный момент Елизавета намеревалась его туда послать. Если она правильно распознала в нём труса и дурака, то такой человек в Шотландии долго не протянет; ни он, пи та, кто согласится стать его женой.