Вольдемар Балязин - Правительницы России

Написав это, Нестор подумал: «Может быть, установление погостов и даней, оброков и ловищ, станов и детинцев, застав и острогов значит больше, чем покорение племён и городов? Ведь всё это сохранилось и через двести лет, и сегодня это и есть Русь, её вечная основа, её изначальный костяк? А потомки её и Святослава лишь добавляли к наследству её новые погосты, станы, крепости и остроги, раздвигая пределы Руси во все стороны света, а первооснова оставалась её, Ольгина. И верно, надобно историку отыскивать во глубине веков то, что не подвержено гибельному воздействию времени и являет собою нетленное достояние вечности».

А ещё подумал о Володаре и о том, как подвигнули его пойти по иной стезе воинские повести, кои вычитал он в летописи.

Сначала Нестор решил: его вина, что мальчик меняет крест инока на меч ратника. Однако ж, помыслив ещё немного, пришёл к выводу, что это не так: мало ли людей будут читать его летопись, но одни найдут в ней для себя одно, другие — другое. И, может быть, другой грамотный юноша, прочитав то, что напишет он сегодня — наприклад, как ездила Ольга в Царьград, — решит, что нет судьбы лучше, чем служение Господу, и с восторгом изберёт себе участь инока. «Душа человека, — подумал Нестор, — подобна вспаханной ниве, но всходит на ней не рожь, а то, для чего оказывается она пригодной. Для Володаря пригодным стало зерно воинское».

Окончив запись года 6455-го, а от Рождества 947-го, и отрешившись от раздумий о Володаре, черноризец вздохнул, ибо знал, что далее идёт досадный пробел и нет ничего, о чём бы мог он написать за целых семь лет — до года 6463-го, сиречь по Рождеству — 955-го.

Не было известий о том ни у предшественников его — честных иноков-летописцев Ивана и Никона, живших ранее него здесь, ни у византийцев, ни у латинян.

И потому поставил Нестор далее: «В год 6463-й» и написал: «Отправилась Ольга в греческую землю и пришла к Царьграду». Он вспомнил многое из того, о чём рассказывали ему странники по святым местам, бывавшие и на Афоне, и в Иерусалиме, и в Царьграде. Немало их прошло через обитель, а в богадельне, созданной игуменом Феодосием, и ныне жили два усердных паломника — калики перехожие, да одна древняя странница, с коими любил Нестор поговорить на досуге о том, что видели они в дни своей молодости.

Был, по их словам, Царьград, называемый греками-византийцами Константинополем, велик и богат паче всех иных городов. Был, говорили странники, сей Новый Рим, даже больше Киева, а в Киеве одних церквей да часовен было четыреста.

Пришла Ольга в гавань Суду и вскоре была позвана во дворец к императору Константину, рекомому Багрянородным, а книги им написанные хранились и в вивлиофике Нестора. Одна из них — «Описание царского церемониала» — лежала прямо на столе, под рукой у него. Прочитав Багрянородного и вспомнив кое-что из того, о чём говорили ему странники, Нестор будто воочию увидел, как входит корабль Ольги во внутреннюю гавань, пройдя через распахнутые железные ворота. За ними на морской глади стоят триста огромных галер-катархов, на каждой из которых имеется от двух до трёх сотен весел. Представил Нестор, как с жадным интересом смотрят на боевые катархи спутники Ольги, ибо ходит на тех галерах по морю византийская рать, с коей доводилось в прежние времена сражаться и Вещему Олегу и мужу Ольги Игорю Рюриковичу. Представил Нестор и то, как, сойдя наконец на берег, едет в роскошной колеснице по Царьграду княгиня Ольга. Едет она мимо дивного, видного ещё издалека, столпа Юстиниана Великого, на вершине которого восседает сей император верхоконно, будто живой, одетый в сарацинский доспех, а в левой руке держит яблоко злато, велико, а на яблоке — крест; правою же рукою указывает Юстиниан на полдень, на сарацинскую землю, на святой град Иерусалим.

И много ещё мраморных столпов, покрытых сверху и донизу позлащёнными словами, выбитыми в камне, встречают Ольгу. Но более прочего вызывает восхищение храм Святой Софии — Премудрости Божьей. Недаром через сто лет после того были воздвигнуты подобные храмы и в Киеве, и в Новгороде, и стали они самыми почитаемыми храмами Русской земли.

Святая София вознесла над Царьградом свой огромный золочёный купол на тридцать, а стены храма протянулись на сорок саженей: не было в мире другого такого христианского храма, и только в далёкой стране солнцепоклонников, в почти неведомой земле фараонов, есть, говорят, капища ещё более высокие и громоздкие.

От Святой Софии повезли Ольгу царёвым путём — мимо столпа Константина Великого, изваянного из красного мрамора и привезённого из Рима в незапамятные времена. Затем увидела она летний дворец константинопольских патриархов, а неподалёку две огромные церкви — Святой Ирины и женского монастыря святой Богородицы, в коем покоилась глава Иоанна Златоуста.

«В церкви Святой Ирины, — поведал Ольге ехавший с нею в карете придворный толмач, бойко говоривший и по-гречески и по-славянски, — стоят мраморные гробницы многих восточноримских императоров». Рассказал ей толмач и о подземном хранилище воды, кою назвал он «цистерною Филоксена». Толмач сказал, что вода хранится на глубине в семь саженей, в гигантском бассейне, окружённом более чем двумя сотнями колонн. Оттого, что сам Нестор в Царьграде не бывал, он не мог представить себе, в какой последовательности видела всё это Ольга. Однако знал, что в конце царёва пути ждал её императорский дворец.

Взяв в руки «Описание царского церемониала», узнал Нестор, что было с нею более ста человек мужчин и женщин, и знатных и незнатных, плывших вместе с княгиней в Царьград. И было это, как свидетельствовал император Константин, 9 сентября 957 года по Рождеству.

Нестор снова взялся за перо и вывел: «И царствовал тогда цесарь Константин Багрянородный, сын Льва Философа, и пришла к нему Ольга, и увидел царь, что она очень красива лицом и разумна, подивился её разуму, беседуя с нею, и сказал ей: «Достойна ты царствовать с нами в столице нашей». Она же, уразумев смысл этого обращения, ответила цесарю: «Я язычница. Если хочешь крестить меня, то крести меня сам, — иначе не крещусь». И крестил её царь с патриархом.

Просветившись же, она радовалась душой и телом. И наставил её патриарх в вере, и сказал ей: «Благословенна ты в жёнах русских, так как возлюбила свет и оставила тьму. Благословят тебя русские потомки в грядущих поколениях внуков твоих». И дал ей заповеди о церковном уставе и о молитве, и о посте, и о милостыне, и о соблюдении тела в чистоте. Она же, наклонив голову, стояла, внимая учению, как губка напояемая, и поклонилась патриарху со словами: «Молитвами твоими, владыка, пусть буду сохранена от сетей дьявольских».

И было наречено ей в крещении имя Елена, как и древней царице — матери Константина Великого. И благословил её патриарх, и отпустил».