Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

— Всё верно, Иван Самойлович, но государь очень уж просил тебе пойти с ним на мировую.

— Я бы, конечно, государеву волю исполнил, если б Рослтиславец только мене досадил и если б повинился принародно. Но ведь он глагольствует, што многие старшины меня не любят и даже уся сторона противу меня. Я говорю, у нас в малороссийских городах великую вольность дали. Если бы государевой милости ко мене не было, то у них на всякий год по десять гетманов было бы. Ты, Семён Ерофеевич, штобы правду государю доложить, поспрошай старшину, полковников, есаулов, да и простых казаков поспрошай обо мене.

— Я буду спрашивати, Иван Самойлович, буду. Ты уж прости.

— Чего прости, я сам на энтом настаиваю. А кстати, где сам виновник всего энтого замутнения?

— Ростиславец-то? Он в Москве.

— Ну вота. Аки ж без него разбиратси? Тут, того гляди, турки с ханом явятси, а мы с жалобщиком валандаемси.

— Турки ныне с поляками увязли.

— Пока энто слухи, но ведь не бывает их на пустом месте. Пищали всегда наготове должны быти, а порох сухим.

На то нас великий государь и держит, штобы хан не застал нас в постелях и не вырезал.

— Давно бы надо Дорошенко на энту сторону переманить.

— Ну, даст Бог, и с энтим решим.

Как и договорились, стольник Алмазов поехал по полкам, никому явно не выдавая цели своей поездки, хотя все знали, что послан он великим государем, а отсюда вытекали и догадки: государь хочет знать о боеготовности полков, значит, следует ожидать военных действий. Дабы завуалировать истинную цель, Алмазов, приезжая в полк, интересовался всем: как полк питается, где хранится оружие, полковая касса. И лишь в долгих разговорах как бы мимоходом спрашивал о гетмане: что он за человек, нравится ли народу?

Отвечали, что он не девка, чтобы нравиться, но большее, что он содеял, то к добру.

Ответы и старшины, и рядовых селян, и казачества были благоприятны для Самойловича, и Семён Алмазов остался этим доволен: не придётся огорчать государя.

Перед отъездом в Москву он вернулся в Батурин и рассказал гетману о результате своей поездки. Самойлович не скрывал удовлетворения:

— Вот так и доскажи государю. И ещё скажи, пусть шлёт Ростиславца сюда, я его пальцем не трону. Пущай суд решает. Заодно будем с ним судить и его сообщника протопопа Адамовича. Вроде он подстрекал Ростиславца на недовольство. А мене сдаетси, оба они хороши, один другого стоит.

Гетман не стал посвящать Алмазова в план предстоящего похода, который он, объединившись с Ромодановским Стародубским, должен был совершить на Чигирин. Особые надежды возлагались на казаков Григория Косагова, чья слава росла с каждым днём. Из Москвы в Путивль с войском всё ещё шёл боярин князь Василий Васильевич Голицын. Спеша, до его прихода войска стронулись с места. Однако Самойлович с Ромодановским решили, что переходить Днепр со всеми войсками не стоит. Мол, мы здесь ни при чём. Поэтому они остановились, не доходя ста вёрст до Днепра, и вызвали в шатёр генерал-майора Григория Косагова, имевшего под рукой пятнадцать тысяч казаков, и бунчужного Леонтия Полуботко, командовавшего четырьмя полками.

— Мы с гетманом решили именно на вас возложити главную задачу — взятие Чигирина, — начал речь Ромодановский. — Лучше, если вы убедити их сдатьси без боя. Потом приведёте всех без исключения к присяге великому государю. А Дорошенко вы должны убедить сдать клейноды, обещая ему прощение всех его вин и царскую милость.

— Кому он должен сдати клейноды? — спросил Полуботко.

— Мене, — сказал князь, — на энто я был уполномочен ещё покойным государем.

Когда бунчужный со стольником ушли, Ромодановский сказал гетману:

— Надеюсь, ты понимаешь, Иван, почему я не сказал «нам».

— Догадываюсь, Григорий Григорьевич. Щадишь самолюбие Дорошенко.

— Отчасти, Иван Самойлович, отчасти. Но главное, у него не должно остаться никакой зацепки для отказа. Если б ему сказали, што клейноды надо сдать гетману Самойловичу, он бы взъерепенился: я тоже гетман! Вы два недруга, а я меж вами лицо постороннее, да ещё и с полномочиями государя Алексея Михайловича. Мене сдавати гетманские клейноды будет ему легче и не столь обидно. Но, как ты понимаешь, булаву у него принимати мы будим вместе.

Чигиринские казаки встретили Косагова и Полуботко на подступах к городу внезапным лихим налётом. Со свистом и визгом налетели они на передовой отряд Полуботко, те, хватаясь за сабли, ругались почём зря.

Леонтий Полуботко, выехав вперёд и привстав в седле, закричал:

— Хлопцы, я бунчужный Полуботко, послан князем Ромодановским, шоб сказати вам, нихто вас воевати не собирается. Мы пришли, штоб укрепити город от хана, а главное, принять от вас присягу на верность великому государю Фёдору Алексеевичу.

— И того-то?

— И усё. По энтому бросим сабли в ножны, хто ж их на брата подымет, шоб у него рука отсохла. Подымем лучше чарки с горилкой за встречу.

— Во, то верно, бунчужный!

— А горилка е?

— Ести в обозе на Янычарке.

— Раз сулив, веди до обозу.

Чигиринцы и полуботковцы смешались, не спеша поехали в сторону речки Янычарки. Полуботко нашёл Чигиринского сотника, командовавшего отрядом:

— Вот што, сотник, в обозе наперво строй своих орлов к присяге, а потом уж к бочке.

— Ведомо, сперва дело, а уж потом — пьянка.

— Выпьете по чарке-другой и ворочайтесь в Чигирин, пусть выходят вси на присягу.

— И гетман?

— А гетмана Дорошенко зовёт к себе князь Ромодановский. Он ждёт его за Днепром. А на присягу пусть идёт и весь церковный клир. Поди, до сих пор здравие покойному государю возглашают, а то и крыжаку, кралю польскому.

И уж к обеду потянулись из Чигирина на Янычарку присягать великому государю казаки, ковали, скорняки и попы. А те из казаков, кто был горазд на выпивку, те и по два раза удосужились поклясться в верности «великому государю Фёдору Алексеевичу», не скрывая от товарищей:

— Уж шибко горилка у Полуботко добрая.

Бунчужный опытным глазом замечал таких «двойни ков» и даже «тройников», но скандала не подымал, напротив, они даже его веселили: «Бисовы дети! Хоть чёрту за чарку присягнут».

Был полдень, девятнадцатого сентября 1676 года. Дорошенко ждала небольшая группа из полковников и есаулов с князем Ромодановским, а он пришёл во главе двухтысячного отряда, всего, што у него осталось. Видимо всё ещё сомневаясь в искренности князя Ромодановского, на всякий случай захватил эту силу. И даже есаулу наказал:

— Ежели я увижу обман и измену, я выхвачу саблю. Энто будет тебе знаком пускать хлопцев в бой. Пойдём сразу на прорыв в сторону Днепра.

Перед белым шатром князя был разостлан персидский ковёр, на который, как предполагалось, будут положены клейдоны Дорошенко, — булава, хоругвь и бунчук.