Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

— Што, Артамошка, я ведал, што рано али поздно тебе ко мене кандальником привезут, — радостно выпалил воевода, когда Матвеев с сыном вышли из кареты.

— Пошто я взят под стражу? — спокойно ответил Матвеев.

— А ты не ведаешь? А рази не ты противу государя умышлял?

— То лжа.

— Дознание то определит. А пока побудешь под стражей. — Милославский повернулся к полуголове: — Отведите ближнего боярина в его покои, — с ехидством произнёс он.

Лужин и двое стрельцов сопроводили Матвеева с сыном в острожью избу, грязную и непротопленную. Лишь тощая крыса начала бросаться из угла в угол при виде людей.

— Вот тебе, боярин, и новые хоромы, — зло произнёс Лужин.

— Не рано ли лаешьси, может, вернётси ещё моё время?

Лужин хотел выругаться, но сдержался и молча вышел.

Поутру Лужин забрал карлика Захарку и крещёного еврея Ивашку и уехал в Москву, оставив Матвеева под надзором воеводы, и Милославский как мог унижал своего пленника. Через две недели, десятого декабря, прибыли окольничий Соковнин и дьяк Семёнов. Бывшие с Матвеевым слуги были подвергнуты допросу с пристрастием и под пытками подтвердили всё, что от них требовали. Был допрошен и Матвеев, правда без пыток, да его признания уже и не были нужны. А семнадцатого декабря был прочитан ему указ государя, по которому всех его людей отпускали на деревню, а у него отбирались все имения и накопления, а самого Матвеева вместе с сыном отправляли в Пустозерск, к Студёному морю в ссылку. Когда прибывший из Москвы дьяк Горохов читал указ, Матвеев понял, что всё сыскное дело было показным, ибо данные допросов ещё даже не прибыли в Москву. У Артамона Сергеевича не выдержало сердце, слёзы полились сами собой от горькой обиды:

— И энто почти за сорок лет моей службы государю, хороша награда.

Вот и пришло Рождество. Вот уже одиннадцать месяцев, как царствует Фёдор Алексеевич, а казна всё так же пуста, как и в первый день его правления. Деньги приходят и тут же растекаются, нужд много, да и воров не меньше. Однако по приказу юного царя из леса навезено дров с запасом. На перекрёстках улиц жгут костры, чтобы крещёный люд мог погреться. Стрельцы несут службу. Разбойные не шалят.

Кроме патриарха Иоакима и крутицкого митрополита в Москве находится митрополит Ростовский Иов. С того крестный ход стекается с трёх сторон к Москве-реке.

Сразу после освящения вод государь отбыл в Кремль с небольшой свитой. Фёдор ехал и думал о своём. Если ранее он поступал так, как хотел дядька князь Милославский и сёстры, то теперь старался противостоять им, но получалось обратно всё по-ихнему.

Царь открыл дверку кареты и велел одному из рынд подозвать полковника Брюса. Тот не заставил себя ждать, и Фёдор жестом указал ему место в карете напротив себя.

— Вот уже год, аки я не зрю тебе в моём окружении, — с расстановкой произнёс царь.

— Я слишком мал, штобы быть возле государя, и чином и должностью.

— Ну што, мене пожаловати тебе боярином?

Брюс тихо засмеялся:

— Да, звучать будет истинно по-русски: боярин барон Брюс.

Теперь оба рассмеялись вместе, затем царь стал серьёзным:

— Поведай мене честно, Вилиим, што я дею не так?

Брюс задумался, а потом произнёс почти шёпотом:

— Сильно много власти переложено на князя Милославского.

— Но ведь он родня моей матери.

— Об этом, думаю, знает каждый нищий на паперти.

— На кого же мене оперетси, аки не на родню?

— На людей, верно тебе служащих, заботящихся не только о себе, но и о выгоде государства.

Фёдор задумался. Брюс сидел молча, стараясь не мешать. Наконец царь посмотрел в глаза барону:

— Твои предки забыли о родне и потеряли Шкодское королевство.

— Шотландия в те времена была как необъезженная лошадь: кто не усидел, тот и вылетел из седла.

Царь хотел ещё спросить, но карета уже подъехала к красному крыльцу. К ней поспешили Богдан Хитрово и Никита Одоевский. Опершись на посох, Фёдор Алексеевич проследовал в покои, свита — за ним.

Брюс, вышедший из кареты следом за царём, столкнулся нос к носу с Милославским.

— Ты бы, немчура, не в свои дела не совалси, а то шея перетрётся, — тихо произнёс боярин и последовал за царём.

Пришедший 1677 год принёс неожиданные вести. Посол Руси в Польше Василий Тяпкин писал, что султан Турции Мухамед Четвёртый объявил Юрия Хмельницкого [147] Хмельницкий Юрий Богданович (1641-1685) — гетман Украины в 1659-1663 гг., разорвал союз с Россией, подписав с Польшей Слабодищенский трактат 1660 г. гетманом Правобережной Украины. Сын Богдана Хмельницкого, воссоединившего Украину с Россией, полагал, что он так же, как и отец, ненавидит поляков. Однако в 1660 году он неожиданно перешёл на сторону Польши, заключив Слободищевский трактат, чем разделил Украину на Левобережную и Правобережную, став гетманом последней. Не выдержав затяжной войны, через три года, в 1663 году, он передал гетманскую булаву полковнику Тетере-Мережковскому, бежал в Константинополь и постригся в монахи. Теперь, на семнадцатом году размежевания Украины, султан извлёк Юрия из тюрьмы, куда он был посажен год назад, и вновь объявил его гетманом. Бывший в Стамбуле посол Дорошенко, полковник Евстафий Гоголь присягнул Юрию Хмельницкому, а из пленённых турками казаков набрали полторы сотни добровольцев. Более никто под руку Юрия не спешил.

Весть об этом втихую достигла Москвы и уж оттуда была доставлена в Курск. Привезли её назначенный комендантом Чигирина генерал-майор Афанасий Трауэрнихт и сотник Андрей Алмазов. Григорий Григорьевич Ромодановский-Стародубский рвал и метал, расхаживая в домашнем платье из угла в угол.

— Подготовить Киев к обороне. Энто бред. Перебрасывать армию на такое расстояние без больших обозов Ибрагим-паша не будет. Чигирин — вота куды они ударят. Тимофей пишет, што к Дунаю стягиваютси силы янычар, которых, по его сведениям, будет около шестидесяти двух тысяч. С крымскими татарами Селим-Гирея — это восьмидесятитысячная армия. И весь удар будет нацелен на тебя, Афанасий, а у тебя будет лишь четыре полка, энто усё, што я могу тебе дать, да тысячи три казаков тебе даст Самойлович.

— Энтих сил маловато, вельможный князь.

— Афанасий, ты принял православие, и я доверяю тебе. До весны далеко. Возвращайси в Москву, проси у царя и думы пороху, ядер, ручных гранат, солдат, стрельцов, чёрта лысого... Если я обращусь к думе, где сейчас усё решает Милославский, мене, аки другу Матвеева, откажут, даже если я тута пол-Украины потеряю. Ты же свободен, твои руки развязаны, проси, требуй. Можешь даже пожаловатьси на меня, энто поможет тебе. Главное — не отступай.

Афанасий развёл руками:

— Пошто же я приезжал?

— Увидети усё своими глазами. — Воевода поднялся и чуть не сплюнул на чистый пол. — Ладно, иди отдыхай, покой для тебе приготовили.