Андрей Гришин-Алмазов - Несчастливое имя. Фёдор Алексеевич

— А денёк-то удачный, глухарей набили и душу потешили, — почувствовав сытость, пробасил Куракин.

Запечённых глухарей принесли, когда даже князь Воротынский насытился и вытирал руки об рушник.

— Тяжёлые времена настають, безродные всё выше и выше лезуть, — неведомо кому заявил Ростовский-Приимков.

— Энто ты о кома? — спросил Кондарев.

— Да хотя бы о Матвееве.

— А говорят, издревле никаких глав Посольского приказа не было, — вздохнул объевшийся Воротынский.

— Так в их не было надобности. Вспомни, аки Владимир Мономах писал в поучении своём, што отец евонтов, дома сидючи, знал пять языков, от того и честь от других стран имел. Ты ведь у нас, князюшко, Иван Ольгович, а родоначальник твой-то князь Олег Черниговский знавал греческий, хазарский, немецкий. — Царевич повернулся к Приимкову-Ростовскому: — А родоначальник князей Ростовских, князь Константин Мудрый, окромя этих языков знал ещё венгерский и фряжский. Знание же свейского али половецкого и за знание не щитали, по то и в жёны дочерей правителей тех земель брали. А ныне, с тех пор аки под татарами были, многи и по-русски порядком говорить не могут.

— У них энто шло от общения с отцом, матерью, братьями, жёнами, а тута приходитси начинати всё сызнова, с ничего, с того полностью выкладыватси, — выпалил Куракин.

Фёдор посмотрел в его сторону:

— Любому, хто приступает к учению, приходитси выкладыватся настолько, насколько он способен, и границы обучения определяютси собственными возможностями и желанием.

Страхи перед знанием — это дело обычное; все мы има подвержаны, и тута ничего не поделаешь. Однако каким бы устрашающим ни было учение, ещё страшнее представить себе человека, у которого нет не то что знания, но даже осмысления.

— А как же юродивые, они же глашатые Бога, — скрестив руки на животе, чинно выпрямившись, произнёс Ростовский-Приимков.

— О юродивых речи нету. Речь лишь про столбовое дворянство. Третья часть древних родов, отошедших от двора и несущих службу государю по волостям и воеводствам, даже грамоты не ведают, дарованной нам святым Кириллом [142] ...грамоты... дарованной... Кириллом. — Славянская азбука, созданная просветителем и проповедником христианства Кириллом (ок. 827-869) вместе с братом Мефодием (ок. 815-885). .

— Чё ж делати? — спросил Воротынский.

— Создавати училища для дворянских детей по большим городам, штобы знатные да родовитые не только знатностью отличались от простолюдинов, но и величием знания.

— Вопрос в тома, хде взяти на энто денег, — медленно сказал Кондырев, не принимавший участия в разговоре, — если нам даже на войну с басурманами не хватает?

Такого вопроса не ожидал никто, даже царевич, но, подумав, он сказал:

— Только церковь, помышляющая о помыслах людских, должна взвалить энто бремя на свои плечи, а следовательно, выискать на энто деньги.

На Украине снегом заметало дома под самую крышу. Связь между городами прервалась. Поэтому воевода Ромодановский призвал гетмана Самойловича к себе в Курск. С гетманом прибыли генеральный есаул Иван Лысенко и полковники Леонтий Полуботко, Василь Матвиенко и Дмирашко-Раич. Встреча проходила в тайне.

Собрав на совет гетмана, воевод и полковников, князь Григорий сидел под образами хмурый и озлобленный.

— Князя Алексея Трубецкого с Киеву с воеводства забрали, — медленно выговаривая каждое слово, начал он хмуро. — Вместо него прислали Мишку Волконского, а ему тольково гусями командовати. Стрелецкие головы его не слушаютси, в войске разлад, а уж про остальное я молчу. С того летом с Киевщины провизии можно не ждати, даже если государь ему десяток указов пришлёт, собрати он всё равно ничего не сможет. А от Волконского большой защиты ждати не приходитси. С того, думаю, надоти усилить Григория Косагова на Дону, пущай он татар побеспокоить. Тебе, гетман, надоти подумать, кого на Дон с полком послати.

Самойлович погладил усы:

— А чего думати, вон Леонтий Полуботко часто на Дон ездит, у него тама побратим, он и поведёт. С им и часть запорожцев сымитси.

— И второе известие. Заступничеством Богдана Хитрово Серко отозван из Сибири, присягнул государю и внове спущен на Сечу. Он с атаманом Фролом Минаевым ездил до Дорошенко, и тот отписал государю, што готов присягнуть, коли получит уверения в своей безопасности. Только к Дорошенко у мени веры нету, он сам таки запуталси, што на што дельное уже и не решитси. Дак Правобережная Украина так испустошена, што уж и пустошить нечего. Пора его спихивати.

— Да, скоро только собой и командовать будет, — опять подал голос Самойлович.

В самом тёмном углу поднялся Иван Ржевский и, перекрестившись на образа, произнёс:

— Не всё так плохо с Божьей помощью. Надо бы заполучити генерального писаря Дорошенко, Лизогуба, он на бражное падок. А уж он истину до конца ведает. Ты бы отписал, Григорий Григорьевич, Матвееву, пущай пришлёт Андрюшку Алмазова, то дело для него. А провиантом по весне пошлём заниматси Петра Чирикова, он последние штаны сымит, а дело содеет.

Предложение всем понравилось, и разговор продолжался уже с другим настроением.

— Так и порешим,— повысил голос Ромодановский-Стародубский. — Племянники мои отбудут в Москуу и будут добиватьси отзыву с Дона Ваньки Хитрово, штобы он Косагову не мешалси. Ты, Иван Самойлович, — обратился воевода к гетману,— к маю соберёшь полки. А Чирикова по весне за провизией спроворим.

Принятое решено было смочить. Бабка-стряпуха и сенные девки быстро накрыли на стол.

В Москве встречали Масленицу. Царь с молодой женой и трёхлетним Петрушей и небольшой свитой гулял среди народа на Красной площади. Остальные члены царской семьи, переодевшись в личины, на санях катались по городу. Если шкура медведя была в самый раз огромному Воротынскому, то лисье обличив не шло растолстевшей в последнее время царевне Софье. Зато князь Василий Голицын в маске быка был рядом. Мешалась лишь царевна Евдокия. Охрану возглавлял одетый енотом барон Брюс. Вся шотландская колония ждала, что в ближайшее время он станет генералом. Следом скакал царевич Фёдор в костюме крестьянина. В третьих санях, где возничим был царевич Пётр Сибирский, ехала царевна Татьяна Михайловна с двумя младшими племянницами: Федосией, одетой белочкой, и Марией, одетой котёнком.

Увидев богатые сани на углу Тверской, мальчишки, требуя выкуп, обкидали их снежками, — пришлось дать денег торговке блинами на всю озорную братию, которая с криками проводила сани до следующей улицы. Там мальчики вступили в потешный бой с такими же сорванцами. Один из снежков угодил в царевича, и Фёдор верхом на коне повёл тверских в атаку, и когда их противник побежал, отстал от атакующих.