Александр Немировский - Пифагор

— Старец? — удивился Пифагор.

— Он моих лет. Зовут его Анакреонтом. Он расхаживает по городу в сопровождении рыжеволосого юноши-красавца, тоже гостя Поликрата. Разное о них говорят.

Дорогу к новому гимнасию не надо было спрашивать. Его пропилеи [22] Пропилеи — предворотное сооружение в виде колоннады. издалека блистали мрамором колонн, выделяясь на фоне зелёной горы, которую Пифагор помнил с детства. Сквозь неё проходил теперь водный поток, охватывая гимнасий двумя рукавами и превращая его прямоугольник в полуостров.

Огороженное поле, полого спускавшееся к Имбрасу, занимали не более десятка атлетов, упражнявшихся в прыжках, беге и метании диска. Пифагор мгновенно определил того, кто ему был нужен, обратив внимание на юношу и старца, перебрасывавших друг другу мяч. Если он отлетал далеко, за ним вдогонку бежал мальчик лет четырнадцати. Тогда слышалось непривычное имя — Залмоксис.

Прошло немало времени, пока играющие обратили на Пифагора внимание, и старец, передав мяч юноше, приблизился.

Судя по седине и морщинам, ему было лет шестьдесят, но блестящие, коричневатого оттенка глаза придавали лицу юношескую живость.

— Не желаешь ли занять моё место? Эта игра, как и любовь, на троих не рассчитана. Мне же давно пора передохнуть.

Речь у него была чисто ионийской.

— Благодарю тебя, Анакреонт, — ответил Пифагор. — Но, право, ни в той, ни в другой игре у меня нет твоего опыта.

— Так ты знаешь меня? Откуда? Ты самосец?

Прочтя на губах собеседника непроизнесённые слова: «И где твои сандалии?» , Пифагор улыбнулся.

— Мой отец Мнесарх посылает твой заказ.

— Триерарх [23] Триерарх — начальник триеры. ! Я о тебе слышал! — воскликнул Анакреонт, меняя тон.

— Нет, не триерарх. Триерарх — мой младший брат Эвном. Я — Пифагор и покинул остров задолго до того, как ты здесь появился, ещё до прихода к власти Поликрата. Вот твой перстень.

Анакреонт поднёс перстень к глазам и радостно закричал:

— Метеох!

Юноша поспешно последовал на зов, и Пифагор оказался лицом к лицу с самим совершенством. Увлажнённые недавним напряжением волосы, разделённые спереди пробором, ниспадая, подчёркивали матовую белизну щёк и округлость подбородка.

— Взгляни! — обратился поэт к юноше. — Как раскинулась молодая кобылица на лугу Эроса!

Юноша скользнул по перстню рассеянным взглядом. Видимо, его мысли были заняты другим.

— Да посмотри же! Каков изгиб поясницы! Какая дымка страсти в глазах! Вот этим перстнем я буду запечатывать послания к тебе, если ты не раздумаешь уехать.

— Но ведь я должен навестить отца, — неуверенно проговорил юноша. — И вскоре вернусь.

— Должно быть, твой отец знатного рода? — вступил в разговор Пифагор.

— Его отец Мильтиад, владыка Херсонеса, страж проливов, в прошлом друг царя Креза, — ответил за юношу Анакреонт.

Пифагор, припоминая, наморщил лоб.

Метеох улыбнулся:

— Мне кажется, Пифагору должен быть известен афинянин Мильтиад, сын Кипсела, оказавший гостеприимство варварам, растерянно бродившим по городу в поисках своего будущего правителя.

— Вот именно! — обрадовался Пифагор. — За своё долгое отсутствие я стал почти чужестранцем. Удивительную же историю о юноше, сидевшем у порога и окликнувшем чужеземцев в странных одеяниях с копьями в руках и открывшем им двери своего дома, я услышал на Сиросе от учителя Ферекида.

— О том, что долонки передали моему отцу изречение пифии, согласно которому они должны избрать своим вождём первого, кто окажет им гостеприимство, тебе известно, — проговорил Метеох с гордостью. — Так вот, тяготясь владычеством Писистрата, отец отправился вместе со своими новыми подданными и частью афинян на Херсонес и отделил перешеек стеною, чтобы защитить его обитателей от набегов непокорённых фракийцев.

— У этой стены мы и познакомились, — вставил Анакреонт. — И когда Мильтиад отправил Метеоха с дружеским посланием к Поликрату, я взялся его сопровождать.

— Залмоксис! — крикнул Метеох. — Собери мячи.

— Какое странное имя... — заметил Пифагор. — Если не ошибаюсь, оно означает на языке крестонеев — есть во Фракии такое древнее племя — «затихший», «заснувший». Это слово имеет тот же смысл, что наш «медведь», поскольку животное уходит в долгую зимнюю спячку. Не правда ли, Залмоксис?

Мальчик оживился:

— Да-да, на нашем языке «залмоксис» означает «медведь». Лучше не называть его настоящего имени, чтобы он не явился.

— Вот так, друзья мои! В те годы, когда предки ионийцев бродили по горам в звериных шкурах и жили в шатрах, родичи Залмоксиса — это были пеласги — населяли города, частично до сих пор сохранившие пеласгийские названия. Да и Эллада называлась Пеласгией. Пеласги обучили охотников и скотоводов земледелию, ремёслам и письму. Нет, не тому, которым эллины пользуются сейчас, а письму пеласгийскому, кое в чём напоминающему египетские иероглифы.

— Убедительно, — с едва заметной улыбкой проговорил Анакреонт. — Но почему же исчез такой великий народ, столь превосходящий эллинов? Ведь от него должно бы было остаться что-то посущественней, чем названия.

— И осталось, — сказал Пифагор. — Во многих местах Эллады можно увидеть полуразрушенные стены, искусно сложенные из огромных камней. Эллины называют их киклопическими, сочинив басню, будто это дело рук одноглазых великанов киклопов. Эти стены возведены пеласгами, и кое-где этого не забыли: афиняне, сохранившие город с пеласгийских времён, до сих пор называют акрополь Пеласгиконом. Есть такие руины и у нас на Самосе. Когда вы будете входить в Астипалею, обратите внимание на лелегскую кладку с обеих сторон ворот.

— Лелегскую?

— Или пеласгийскую. Как тебе больше нравится, — продолжил Пифагор. — Ибо лелеги — одна из ветвей пеласгов. У нас на Самосе от них, кроме части стены, осталось пещерное святилище и дуб Анкея в горах.

Глаза Метеоха загорелись.

— А это далеко отсюда? Как туда попасть? — спросил он.

— Очень просто. Завтра можем отправиться туда вместе. И не забудьте захватить факел.

Явь — это круговращенье.

Всё остальное — сны.

Жизнь — это возвращенье

По правилам кривизны.

Дряхлое вровень юному.

Свет возникает из тьмы.

И незримыми струнами

В мире связаны мы.

Кажется, только здесь да ещё на поросших лесом кручах Керкетия, самой высокой горной гряды, не было слышно собачьего лая и блеянья овец. Но именно овцам эта долина была обязана своей прозрачной чистотой. Узнав, что животные любят сильфий и мясо их приобретает от него удивительный аромат, Поликрат, ещё в то время, когда у него гостил изгнанный из Кирены тиран Аркесилай, приказал засадить долину этим знаменитым растением и огородить огромную плантацию забором, чтобы дать ему разрастись.