Александр Немировский - Пифагор

— Как прекрасно расположение этого святилища! — восхитился Пифагор. — Над морем, между двумя материками. Но ещё прекраснее то, что птицы становятся вестниками Танит, а не приносятся ей в жертву.

Тилар едва заметно вздрогнул. Взглянув юноше в глаза, Пифагор уловил его мысль.

— Идём отсюда, Тилар, — проговорил Пифагор, отвернувшись. — Сквозь вонь помёта пробился запах крови, нет, не голубиной. Элимы, как и картхадаштцы, оскверняют близкие к богам высоты человеческими жертвоприношениями.

Спустившись к гавани, Пифагор увидел бегущего навстречу Никомаха и по выражению его лица понял, что произошло что-то неприятное.

— «Тесей» вышел в открытое море, — взволнованно проговорил Никомах. — Мы кричали ему вслед, но с борта никто не откликнулся.

«Этот упрямец Леонтион решил испытать удачу, — подумал Пифагор. — Кажется, для нас это не будет иметь последствий, но что придётся испытать ему и тем, кто с ним...»

Быстро стемнело. Но Гипнос не приходил. И вот взору открылось сказочное зрелище. Слева и справа от судна прыгали, куда-то проваливались и вновь появлялись огни. Самосцы, прижавшись к перилам, силились понять, что это такое.

— Охота на тунцов, — пояснил Дукетий. — Выходят в море на лодках. Два гребца, факельщик на корме, а на носу гарпунщик. Когда набегает волна, огонь не виден.

— А в наших водах тунцов нет, — заметил один из самосцев. — Я только слышал о том, что у них сладкое мясо.

— У тунцов, как у перелётных птиц, свои пути, — продолжил Дукетий. — Известны они не только рыбакам, но и рыбам мечам. Они-то и преследуют тунцов, несущихся как бешеные. В сети их не поймаешь — прорвут. А бить с лодки большая сноровка нужна. Слишком сильно кинешь — сорвёшься в воду. Попадёшь — рыба лодку потащит, пока не устанет. Встречаются особи весом в десять и даже более талантов. Присоленных тунцов в Сибарис на продажу везут — сибариты обычной рыбы не едят. Только тунца и антанею, рыбину, которая водится в Понте Эвксинском.

Блуждающие огни остались за кормой. Впереди загорелось зарево.

— Здесь конец огненной реки, тянувшейся до Этны, — проговорил Дукетий.

Удивившись этой фантазии, Пифагор спросил:

— А как ты мыслишь реку, соединяющую две огнедышащих горы?

— Я над этим не задумывался, ибо это не моя мысль, а эллина, которого я слышал на агоре в Посидонии. И он ещё рассказывал басню, будто на острове обитает старец, у которого в пещере, как узники, заточены ветры.

Пифагор понял, что так запомнился сикелу рассказ Гомера о старце Эоле, вручившем Одиссею кожаный мешок с враждебными ветрами, выпущенными по оплошности его спутниками, которые решили, что в мешке серебро. «Интересно, — подумал он, — откуда Гомер узнал о Липаре — от ионийских моряков или заплывавших в Ионию финикийцев? И почему они не рассказали ему об Этне? Он в этих морях, как и почти во всём другом, — слепец».

— И пламя горит здесь всегда? — поинтересовался Пифагор.

— Сколько бы я ни проплывал, оно горело, но я слышал, что огонь исчезал на шестнадцать лет, а на семнадцатый вернулся.

— А живут ли на этих островках люди? — спросил Пифагор.

— В старые времена острова были, как мне рассказывал дед, необитаемыми. А вот лет тридцать назад на нашу голову здесь обосновались какие-то бродяги.

— Бродяги?

— Да, люди без рода и племени. Вот навстречу керкур плывёт. Побеседуй с кормчим.

Через некоторое время с бортом «Миноса» поравнялось судёнышко.

— Эй! — крикнул человек с профилем хищной птицы. — Женщин на продажу нет?

— Сами их два месяца не видели.

Керкур отошёл в сторону.

— Они не имеют семей, — проговорил Дукетий, — и потому у них всё общее. По очереди одни землю обрабатывают, другие — по морю шныряют. Живут как во времена Сатре.

Поймав недоумённый взгляд Пифагора, сикел продолжил:

— Сатре — бог наш. Есть предание, что при нём у людей было всё общее. Не было ни господ, ни рабов. Одним словом, золотой век.

«Одинокий островок, где всё общее, — думал Пифагор. — А школа, цель которой познание, не должна ли быть таким же островком? Островком разума в мире безумия. Одиночеством мужчин, объявивших войну накопительству и наслаждениям. Но для них должны существовать строгие правила. Конечно, возможны такие же женские островки со своими правилами. Тот, кто придумал одногрудых амазонок, это понимал. Итак, островок и устав для его обитателей».

Пламя Липары недолго занимало воображение самосцев. Усталость взяла своё. В храп вплелись шорохи и вздохи моря. Пифагор лежал с открытыми глазами.

«Видимо, скоро пролив, — думал он. — Куда же направил Леонтион судно? Ведь он мог поплыть к Ихнуссе или обойти Сикелию с юга».

Задремав ненадолго, Пифагор проснулся на заре посвежевший. Гелиос, пробившись сквозь туман, вычерчивал справа по борту мыс, над которым кружилась стая чаек. Волны стали бить сильнее, но вскоре успокоились.

— Оставь свои волнения, — послышался голос Дукетия. — Пролив не опасен.

— Я плохо себе представляю, где мы находимся, куда плывём. Вот это меня и тревожит.

Сикел, придерживая кормило правой рукой, отступил на шаг.

— Полуостров, — начал он, — лежит между двух морей, будучи обращён носком на Запад.

— Носком? — удивился Пифагор.

Дукетий картинно выставил вперёд правую ногу, словно бы собираясь вступить в пляс.

— Смотри. Вот форма полуострова, нависшего над Сикелией. Несколько загнутый носок педила, готовый её поддать, это и есть Регий, отделённый от Сикелии узким пространством пролива.

— Очень наглядно! — восхитился Пифагор. — Можно обойтись без чертежа Земли, созданного Анаксимандром. Я припоминаю, что на нём очертание полуострова именно таково, как ты показываешь.

Опустив ногу, Дукетий продолжал:

— Мыс, который сейчас будет справа от нас, — крайняя оконечность нашего острова. Здесь раскинулся эллинский город Занкла, соперник Сиракуз. Поэтому пролив закрыт для сиракузян. Тирренские корабли стоят в Регии и Занкле, пропуская в пролив только торговые суда, а из военных лишь картхадаштские как союзные. Чтобы твои корабли не пустили ко дну, нам предстоит остановиться в Регии на несколько дней. Объяснение с тирренским навархом я возьму на себя. Заодно пополним запасы воды.

Вскоре судно вступило в пролив, куда Гомер поместил чудовищных Скиллу и Харибду.

«Вопреки его болтовне, — подумал Пифагор, — здесь ничто не препятствует мореплаванию. Сам же пролив немногим более широк, чем тот, что отделяет наш Самос от Микале».

Дукетий направил судно влево, и вот уже стали видны жавшиеся друг к другу домики. Их стадо подступало к вершине холма, занятого, судя по колоннаде, храмом. Дукетий подвёл судно к сторожевой башне и что-то крикнул на своём языке вышедшему на площадку воину. И почти сразу заскрипела державшаяся на поплавках железная цепь. Вход в бухту был открыт.