Анатолий Домбровский - Чаша цикуты. Сократ

— Мы не послушались Алкивиада, — плакал Конон, рассказывая о позорном поражении. — Случилось именно то, о чём он нас предупреждал: Лисандр напал на нас, когда мы к этому не были готовы, праздно стояли при Эгоспотамах, отпустив бойцов и матросов на берег, где не было никакой защиты. Вы отстранили Алкивиада от дел без всякой его вины! — заявил он народному собранию. — Виноват был кормчий Антиох, который глупо погиб сам и потерял два десятка кораблей. Своим решением об отстранении Алкивиада вы погубили весь свой флот. И будущее Афин! Это было постыдное решение, которое теперь не исправить...

Флот Лисандра подошёл к Афинам одновременно с сухопутным войском спартанского царя. Город оказался окружённым со всех сторон. И хотя афиняне мужественно защищались, перевес всё же был на чаше Спарты. Отрезанные от всего мира, Афины оказались без продовольствия. Начали умирать от голода женщины и дети. Тогда народное собрание решило принять условия мира, предложенные Спартой. Это был самый унизительный из всех договоров, которые когда-либо подписывали Афины: все военные корабли Афин объявлялись собственностью Спарты, подлежали немедленному разрушению Длинные Стены [120] Длинные Стены — оборонительные стены, связывавшие Афины с их гаванью Пиреем. Построенные в 461—456 гг. до н. э., они были срыты спартанцами после их победы в Пелопоннесской войне в 404 г. до и. э. и восстановлены в 388 г. до н. э. и все другие укрепления, Спарта становилась главой всей Эллады. В Афинах расположился спартанский гарнизон во главе с Лисандром, была отменена демократическая конституция, Афинами стали управлять спартанские ставленники — Тридцать олигархов. Главою Тридцати был избран Критий, поэт и софист, двоюродный брат Алкивиада, бывший ученик Сократа.

Об Алкивиаде долго не было никаких вестей. Потом появились слухи, будто он у персидского наместника Фарнабаза во Фригии собирает войско против Спарты. Афиняне поверили в это. На стенах домов там и сям появились надписи: «Нас спасёт Алкивиад». А ещё спустя какое-то время на Пниксе было объявлено, что Алкивиад убит. К народу вывели Тимандру, которая подтвердила объявленное.

Ксантиппе так и не удалось зазвать Сократа и Платона в дом. Вынесла им ужин во двор, а сама удалилась на покой. Сократ подбросил в жаровню с углями сухих веток; вспыхнул костерок. Оба протянули к нему руки. Сократ — старческие, натруженные, большие. Платон — тонкие, нежные, почти прозрачные над огнём, как розовый мрамор. Взошла луна; она светила Сократу в затылок, Платону — в глаза. Шуршали на лозах сухие листья. Сократ покачивался из стороны в сторону, будто сидел не на камне, а в лодке, убаюкивая в душе кричащее горе.

— Мне шестьдесят пять, — говорил он. — Мне кажется, что я задержался в этом мире. Мог бы умереть хоть вчера: жизнь скучная, мрачная, несчастье Афин безысходно. Ночь, мой мальчик, ночь. Ночь некогда великого города. Страшная ночь. То и дело слышны крики, вопли, призывы о помощи, плач, стоны, торопливые шаги, позвякивание мечей — так расправляются с афинянами спартанцы и наши доморощенные олигархи. Демократия, которой мы гордились перед всем миром, погублена и потоплена в крови. И если б только спартанцы были виноваты в этом, только чужие, только завоеватели. Нет, мы сами вырастили чудовище, которое погубило нас. Имя этому чудовищу — зависть. Я и прежде подозревал, что в ней коренятся все беды: урод завидует красавцу, бедный — богатому, слабый — сильному, больной — здоровому, несчастный — счастливому, карлик — великану, раб — господину, побеждённый — победителю, старый — молодому. Только, кажется, глупый не завидует мудрецу, но это говорит лишь о том, как мало в нашем мире зависит от мудрости, а между тем лишь она одна и способна побороть зависть, как, впрочем, и все другие дурные чувства. Мудрая монархия, мудрая тирания, мудрая олигархия, мудрая демократия... Что лучше? Нам казалось, что лучше всего мудрая демократия, где мудрость приходит к каждому как желанный гость, а не как насильник. В общем согласии много мудрости, ибо оно вытравляет зависть. Но коварство зависти в том как раз и состоит, что она разрушает общее согласие. Нет, мы не нашли хорошего лекарства от зависти, потому что были ленивы и мало думали. И вот настала власть Тридцати, которые пытаются достичь общего согласия силой и казнями. Но это — рабское согласие. Я ничему никого не научил, хотя посвятил этой работе всю жизнь. И подумал, что могу умереть, коль скоро прожил жизнь зря: лучшие мои ученики либо погибли, либо изгнаны, а худшие — правят городом. Вчера, размышляя так, я мог умереть. Но сегодня не хочу. Я должен узнать, кто убил Алкивиада, чьим тайным приказом руководствовались гнусные убийцы. Ведь это тот же приказ, по которому должны убить и меня.

Дом гетеры Тимандры стал неприступным: его охраняли слуги Тимандры, потому что она устала от любопытных, хлынувших к ней после её возвращения из Фригии; его охраняли также люди Крития под тем предлогом, что за Тимандрой как свидетельницей преступления могут охотиться шпионы. По городу распространялись слухи, что Тимандра была спасена и тайно вывезена из Фригии по приказу Тридцати.

Охрана, выставленная возле дома Тимандры, остановила Сократа, когда он хотел пройти к ней, и потребовала, чтобы он назвал себя.

— Как, разве вы не догадываетесь, кто я?! — ответил Сократ. — Я — страстно влюблённый юноша, который стремится проникнуть в дом красавицы Тимандры. Пропустите меня немедленно, иначе я сгорю от страсти!

— Перестань дурачиться, старик, — сказал ему начальник охраны. — Это не приличествует твоим годам.

— А что приличествует моим годам? — спросил Сократ.

— Твоим годам приличествует сидеть дома возле своей старухи, а не шляться по гетерам. Итак, кто ты, что тебе здесь надо?

— Я шпион Фарнабаза, — ответил Сократ. — Пробираюсь к Тимандре, чтобы отравить её. Прибыл прямо из Даскилеи на Пропонтиде, из резиденции персидского сатрапа.

— А вот это другое дело, — сказал начальник охраны. — Вот это похоже на правду. И потому мы отведём тебя сейчас к пританам, как нам велено.

— На юношу я не похож, а на шпиона похож? — спросил Сократ, иронично усмехаясь. — Клянусь псом, мне больше понравилось бы, если бы вы приняли меня за влюблённого юношу. Ноя готов идти к пританам.

Два охранника, взяв Сократа под руки, повели его к Агоре, к Булевтерию. Чем ближе они подходили к Агоре, тем больше людей увязывалось за ними.

— Сократ, куда тебя ведут? — спрашивали люди, знавшие Сократа. — Уж не украл ли ты чего?

— Украл! — смеясь, отвечал Сократ. — Я украл у этих людей время!

На Агоре за Сократом и охранниками следовала уже шумная толпа. Одни требовали немедленно отпустить Сократа, другие, злорадствуя, возбуждённо спрашивали, какое такое преступление совершил Сократ, за которое его арестовали.