Владимир Афиногенов - Аскольдова тризна

— Видно, Завулону на вершину Меры полетать захотелось…

— До того, как стать нашим братом по вере, он, может, уже и летал… Даже раньше — до принятия ислама, когда поклонялся идолам. Но умай власти сие ему не дало… — не мог снова удержаться от смеха иудейский богослов.

Повеселился всласть и первый советник. Оба знали, над чем смеялись…

Чтобы как можно больше уничтожить неиудеев в Хазарии, предшественники Зембрия и Массорета бен-Неофалима полвека назад, в 813 году, умышленно вызвали восстание тюрко-хазар — кабаров, подавленное затем с особой жестокостью. Если раскрыть Талмуд Вавилонский, который хранится у советника в кивоте завета, то можно найти такое изречение: «Неиудей, делающий иудею зло, причиняет его самому Господу и заслуживает смерти…» Поэтому вырезали, не пощадив ни детей, ни женщин, многих кабаров. Каган, сам являющийся выходцем из них, втайне плакал, глядя на поголовное истребление своих соплеменников. Но поделать ничего не мог. И чтобы потом приблизить его к себе, иудейские советники решили уравнять власть кагана с властью царя… Да какая разница — сколько у этих двоих власти?! Настоящая-то у них, советников и богословов! Вот почему Массорет и Зембрий так веселились…

Теперь же у Завулона на счёт Чернодлава возник свой план: каган задумал бывшего древлянского жреца во главе разведывательного отряда послать навстречу войску архонта киевского, которое уже покинуло пределы Болгарии. И когда настало время, Завулон напутствовал Чернодлава такими словами:

— Выступай! Вдруг на этот раз сумеешь умертвить Дира… И ещё ты должен выполнить одно моё тайное поручение… — наклонившись, что-то долго шептал шаману на ухо.

С муторным чувством в сердце, в общем-то не жестоком, ехала Деларам на встречу со своим мужем Кузьмой. Сейчас её не радовали величавый простор Днепра и высокие берега, поросшие лесами, уже начинавшими желтеть и терять листву.

«И я по своей дурости потеряла самую лучшую служанку, отдав её на сожжение… Такую послушницу! — укоряла себя Деларам. — Хотя в моей свите много красавиц и прилежных молодиц… Но после жертвоприношения их беззаботная весёлость испарилась, как при первом луче солнца роса с цветков мака… Они думают, что участь той юницы может ожидать каждую в любое время. Нужно пообещать им — подобное больше не случится!»

Но тут мысли Деларам переключились на другое: ей вспомнился уртон сородичей-печенегов в низовьях Днепра, неподалёку от густого смешанного леса, — синие дымы от дзаголм, ржание резвых жеребят-стригунков, которых любила Деларам, будучи девочкой, кормить с ладоней тёплыми кусками лепёшки… Мягкие губы жеребят приятно щекотали подушечки пальцев, — и она заливалась смехом. А мальчишки, её сверстники, приохотились верхом кататься на стригунках; с трудом взгромождались на их спины и, когда жеребчики бросались вскачь, юнцы ещё держались кое- как, а потом со смехом валились в степной ковыль. Поэтому на их коленках, руках и даже на лбу подолгу оставались синяки и ссадины…

Но особо Деларам запомнились красные маки — целое поле цветов и жёлтых гремящих коробочек. Маки сажали за уртоном, поближе к лесу взрослые; потом маковые зерна женщины запекали в пироги, из маковой соломки мужчины приготовляли зелье, а употребляя его, ходили словно пьяные… Приходилось и ей, но значительно позже, пробовать это зелье… Да, было приятно!

Деларам оглянулась. За её белым аргамаком на расстоянии двух десятков саженей скакала полусотня телохранителей, рядом — бок о бог слуги и служанки. Осадив жеребца, она позвала одну уже немолодую женщину, ведавшую всеми домашними и путевыми делами, и повелела сделать привал.

Солнце уже начало клониться к закату, — на берегу Днепра слуги раскинули палатки; женщины из широких кожаных мешков — баксонов извлекли сухой аргал — верблюжий помет, мужчины из близстоящего леса принесли хвороста. Через некоторое время запылали костры, и треноги с висящими на них котлами с водой и бараниной стали лизать языки пламени.

Но ещё было светло. И вдруг послышался гул, как бы исходящий из самого нутра земли. Телохранители не на шутку всполошились, похватав оружие, — приготовились к отражению противника.

И вот на горизонте появилась какая-то тёмная ровная полоса; она то сужалась слегка по краям, то растягивалась, — и пока нельзя определить, что это такое… Но вскоре в ровной массе начали проглядываться отдельные черты, и все с облегчением вздохнули, когда различили силуэты животных, а не боевых коней. И через мгновение кто-то, более зоркий, громко воскликнул:

— Антилопы!

Да, к реке быстро приближалось огромное стадо антилоп-гну. Его вёл мощный, с длинными, чуть загнутыми в стороны, красивыми рогами вожак. Он бежал легко и свободно, казалось, почти не касаясь копытами земли… Деларам, заглядевшись на него, подумала: «Так бы легко, не касаясь душою невзгод, прожить своё время, отпущенное богом солнца… Но такое не дано человеку: родившись в мучениях матери, он и сам берет частицу этих мучений на всю свою жизнь…»

И тут какой-то молодой телохранитель, почти юнец, видя быстро приближающегося вожака, поднял лук и прицелился. Но его, словно обухом по голове, остановил зычный голос начальника полусотни:

— Талагай! Опусти лук! И запомни, пустая башка, в вожаков не стреляют, — и, обернувшись, когда стадо разделилось, обтекая с боков уртон, приказал остальным:

— Выбирайте, каких помоложе… На каждого не больше одной антилопы. На мясо… Матерей с детьми не трогайте.

Стадо промчалось к реке, оставив после себя на истерзанном копытами степном ковыле до пятидесяти мёртвых и раненых животных, и, рассыпая прибрежный песок копытами, кинулось в воду.

— Красиво поплыли! — сказал, заглядевшись на гну, пожилой воин, пряча лук в налучье.

Поужинав, легли спать, выставив дозорных. А на утро в их отряд на взмыленном коне прискакал гонец. Он объявил Деларам, что по полученным Аскольдом данным войско Дира на судах, купленных в Варне, намерено войти в Меотийское озеро и подступить к Саркелу. И если она жаждет встречи, то должна поменять направление своего пути. Авось успеет встретиться. Времени впереди для этого много.

И Деларам повернула от Днепра к Дону…

Хазарским наместником в Саркеле, или тудуном являлся Менаим. Так родители нарекли его во младенчестве в честь библейского царя израильского.

Менаим в переводе с еврейского означало «Утешитель». Но как и царь израильский, тудун им не был, также отличался особенной жестокостью и упрямством. Чтобы властвовать, он, будучи в Саркеле советником наместника, подослал к нему убийц и умертвил последнего, а сам стал во главе пограничного тудунства. То же самое сделал и Менаим израильский: выступив против законного царя Селлума, убил его, а воцарившись в Самарии, не только с врагов, но и с провинившихся живьём сдирал шкуры или развешивал головою вниз на крепостных стенах, пока бедняги не умирали в страшных мучениях от жары, без воды и пищи.