Владимир Афиногенов - Аскольдова тризна

— Малика! — позвал свою любимицу. — Сядь рядышком, моя красавица. Хочешь со мной поехать в Саркел?

— А что мы там делать будем, дядюшка Асаф?

— Сказать, что хочу продать тебя, сама не поверишь: кому ты теперь нужна?… — пошутил хазарин.

Малика обиженно фыркнула: «Старый козел!» — вслух, конечно, эти слова не произнесла.

— Не обижайся, Малика, просто хочу тебя взять с собой, чтоб в дороге мне было с кем по душам поговорить… Люблю я тебя…

— Ну да ладно о любви. Слышала…

— Нет, моя дорогая, я серьёзно… Едем к моему родственнику. Товары повезём. На степь поглядим. На новых людей тоже. И тебе прогуляться полезно будет…

— Ой, как хорошо, дядюшка… Спасибо!

Поручив вести лупанарные дела своему доверенному лицу, закупив у греков и арабов благовоний разных, мёд и меха у русов, посуду тонкой работы у армян, ковры у алан, отправился Асаф вместе с Маликой и пятнадцатью охранниками в неближний путь…

Вот их и встретили киевляне на подходе к Саркелу.

Охранники каравана оказались никудышными воинами, при виде вооружённых свирепых людей побросали оружие, щиты и тут же сдались, и русам даже никого убивать не пришлось, потому что никто не собирался оказывать сопротивление.

— Вот псы поганые! — возмущался Асаф, видя такое: — А я им хорошо пообещал заплатить, кормил в дороге… Шиш им теперь!

Кузьма и Еруслан от души хохотали, потешаясь увиденным и услышанным.

— Не повезло нам, детка, — обратился хазарин к Малике. — Ограбят теперь, заберут всё…

— Вот что, старик, грабить не будем. Красавицу-наложницу не тронем, при тебе оставим, только сделаешь всё, что мы велим. Иначе за ваши жизни я и полушки не дам… — сказал Кузьма.

— А что такое полушка? — осмелев, кокетливо пропела Малика.

Кузьма снова рассмеялся, взял указательным и большим пальцами руки мочку уха женщины и ответил:

— Вот это и есть пол-ушка… Когда-то на Руси ходили в торговле пол-ушки и ушки белок с серебряными гвоздиками и куны — мордочки куниц… А теперь полушкой называют у нас самую мелкую монету…

— Вы из Киева? — удивился хазарин. — А сюда как попали?

— Ишь какой любопытный! — прикрикнул на него Еруслан: шрам через всё лицо — серьёзный мужик…

Асаф виновато опустил голову.

— Как попали сюда — долгая история, — примирительно изрёк Кузьма. — Учти, отец, если посмеешь ослушаться, сразу умрёте. Понял меня?…

— Понял.

— Вот и добре.

Охранникам приказали снимать с себя хозы и сапоги. Те подумали: конец, сейчас разденут и изрубят мечами или побьют стрелами. Некоторые, разоблачаясь, взмолились о пощаде.

— Никто вас не тронет, — заверил Кузьма.

Киевляне переоделись, но оружие и щиты оставили при себе свои. Пленных, кроме Асафа и Малики, отослали на диеру к Диру. Известили его, что, как и было условлено, отправились с купеческим караваном в Саркел.

— Даруй им, Перун, успехов! — пожелал Светозар.

— И нам тоже! — ответствовал воеводе киевский князь. — Теперь нужно так всё рассчитать, чтобы скрытно подойти к крепости, а потом затаиться и ждать до тех пор, пока дадут знать о себе Кузьма и Еруслан.

— Княже, караван будет двигаться по берегу старицы и находиться у нас на виду. А со стороны основного русла вырыт ров и наполнен водой…

— Приказывай поднимать паруса, кажется подул попутный ветер. Да пусть кормчии большого хода кораблям не дают…

Позванивая колокольцами, караван тоже тронулся с места. К головному животному, на котором устроено сидение под балдахином, где покачивалась в такт шагам Малика, подъехал Еруслан и заговорил. Он не произвёл на неё, как на «дядюшку», впечатление беспощадного человека; кроме ужасного шрама на лице Малика ещё увидела и его глаза и уловила исходящий из них свет неистраченной нежности… Только женщинам дано увидеть этот свет, и сарацинка с живостью стала отвечать на вопросы угрюмого русича.

Она рассказала ему всё о себе, не скрывая даже того, чем занимается в Херсонесе и кем доводится Асафу. «Дядюшка» попытался прервать её словоохотливость, сказав что-то по-хазарски, но Еруслан так поглядел на него, что тот мигом прикусил язык.

Поддавшись на откровенность Малики, Еруслан поведал всё без утайки и о себе… Взглянул на неё очень внимательно, оценив ещё раз её красоту и непосредственность, отъехал к Кузьме.

— Ты был в Херсонесе?

— Не приходилось…

— Жаль… И мне не приходилось. Если доведётся побывать, зайди в лупанар, — кивнул в сторону хазарина. — Он его владелец.

— А кто эта женщина?

— Купцу племянница… — соврал Еруслан. Ему почему-то не хотелось, чтобы Кузьма и остальные русичи знали, что она — блудница.

— Я думал, что наложница.

— Индюк думал…

Выбрав момент, Еруслан шепнул Асафу об этом.

— Мне что, всё равно… — ответил Асаф, подумав ревниво: «Втюрился что ли?! А Малике надо хвост подкрутить…» Сказал красавице снова по-хазарски:

— Знай, женщина, что ты теперь мне приходишься настоящей племянницей, а я отныне не лупанарный дядюшка, а как бы тоже всамделишний… Так он хочет, — Асаф ткнул рукой в Еруслана.

Малика счастливо зарделась, хазарин сразу уловил перемену в её лице:

— Да прикуси язык!

— Вот что я тебе скажу, дядя Асаф, ты не в Херсонесе и не в доме, перед которым вкопан камень с посвящением Кая Юпитеру…

— Ишь, вкопан… Да я его и вкопал! Ладно, угомонись. Мой бог Яхве говорит мне: «Молчи, Асаф…» И я буду молчать.

— И правильно говорит…

«Стерва сарацинская… — про себя промолвил «папашка». — Надо было аланку вместо неё взять, да у той голова пустая… Ах, зато какие груди! Зря я эту поездку затеял… — вздохнул Асаф и над собой посмеялся: — Развеюсь… Болван. Как говорят христиане: буду теперь свой крест нести до конца…»

По прибытию в Саркел Асаф узнал печальную новость: тудуна Менаима уже нет в живых… А вместо него делами крепости заправляет начальник тысячи, присланный из Итиля Завулоном.

Остановился хазарин у родственника неподалёку от рыночной площади; там же, в доме, похожем на солдатскую казарму, проживали прибывшие в Саркел греческие и арабские купцы.

Асаф с огорчением видел, что между Маликой и Ерусланом устанавливались с каждым днём всё более тёплые отношения, и мешать этому не смел — боялся. Но зато русы оказались расторопными. Они ловко помогали владельцу лупанара в сбыте товаров, особенно старался Кузьма, который мог умело и поторговаться… Хазарин знал, они рядом с ним неспроста и понимал — почему… А после того, как ему стало известно о гибели Менаима, догадываясь, что убили его скорее всего люди из тысячи Чернодлава, готов был и сам не по принуждению служить киевлянам.

«Добрался всё-таки до Утешителя Завулон. Раньше, до Менаима, крепостью ведали приближенные и родственники кагана, и немалая часть золота, вырученного от взимания десятин и разных пошлин, доставалась ему. Вот он и убрал с пути золотого ручейка камень, воздвигнутый царёвым наместником… А заодно и его самого!» — раздумывал Асаф, хорошо знакомый с нравами хазарского двора.