Владимир Афиногенов - Аскольдова тризна

…Ночью перед наступлением третьего дня подошли по старице диеры Дира, зажгли на берегу условленный огонь.

— Пора! — подтолкнул в плечо Кузьму Еруслан, держа в правой руке обнажённый короткий меч, в левой — просмолённый факел. После того, как перебьют стражу на стене, он должен зажечь его и помахать, что означало бы призыв к действию.

Главные ворота освещались вделанными в грубые камни городской стены огнями. Трое стражников, опершись о длинные копья, дремали, смена спала в низеньком домике. Кузьма выслал десять человек к нему, а сам с остальными, тихо подкравшись, набросился на постовых; оглушив, а затем добив их, он побежал к сторожке, там уже доканчивали сменных, лежащих на лавках.

Еруслану пришлось труднее. Поднявшись на стену, он сразу вступил в схватку, а нёсших ночную службу оказалось больше, чем у ворот, поэтому завязался настоящий бой.

Еруслан сразился с широкоплечим, высоким хазарином, — последний обладал могучей силой, но изворотливость бывшего предводителя разбойников помогла ему уйти от прямого удара топором: после сильного замаха противника Еруслан поднырнул под него и воткнул акинак в живот хазарина. Охнув, тот выронил боевой топор и свалился на камни, корчась от боли. Пожалев, Еруслан добил врага.

После ожесточённой борьбы пространство над главными воротами очистили. Спасало теперь то, что проходы в стене отделялись каменными кладками, и сюда не мог никто проникнуть. А важно было обезопасить главный вход и выход и снизу, и сверху, что и сделано.

Еруслан помахал факелом и различил в не совсем тёмной ночи заколыхавшиеся фигуры; то пришли в движение воины Дира. Передал Кузьме, чтобы распахивали ворота и опускали мост через ров.

У двух других ворот тоже произошла не менее ожесточённая схватка, закончившаяся победой киевлян. Тогда они заперлись между железными дверьми, хитро закрыв и вход, и выход…

В крепости подняли тревогу, но она явно запоздала, так как большая часть войска киевского князя уже вошла в ворота. Кузьма сразу же повёл киевлян к рыночной площади, чтобы окружить казарму воинского гарнизона. Они пробивались с боем, потому что разведчики Чернодлава, ближе располагаясь к главному входу, вступили в сражение.

Дир бился вместе со всеми, несмотря на предупреждение Светозара не принимать участия в ночной вылазке, когда впотьмах да ещё из-за ограниченного пространства гридням трудно станет охранять князя. Поэтому воевода приказал поджечь несколько жилищ. Их камышовые крыши быстро запылали, хорошо осветив дерущихся…

Из домов с ужасными криками выбегали женщины и дети, а мужчины, захватив с собой что потяжелее, метались, не зная, с кем в этой кутерьме быть заедино. Один из них, по-видимому, кузнец, так как держал в руках тяжёлый молот, так шарахнул им по голове напавшего киевлянина, что у того брызнули из расколотого черепа мозги… И начал крушить налево-направо, пока его не сразили меткой стрелой…

Киевский князь увидел чуть впереди себя в окружении нескольких бойцов человека с поднятым кверху мечом, в шлеме с белыми перьями, из- под которого свисала на плечо чёрная коса, и ринулся к нему, уложив на месте двух бросившихся навстречу разведчиков, отметив в подсознании, что этот, по всей видимости, предводитель ему знаком. Чёрная коса, горящие гневом глаза на худом тёмном лице… «Бог мой Перун, да это же древлянский жрец Чернодлав!.. Тот самый, который задумал меня убить… И подослал Мамуна… Теперь-то уж тебе от меня не уйти, как пришлось улизнуть из Киева».

— Кузьма! Глянь туда! — И Дир вытянул руку с мечом в сторону древлянского жреца.

— Волк!.. — Дружинник в неестественной улыбке оскалил зубы и, поводя слева направо головой, крикнул: — Надо его взять! За мной!

Продираясь сквозь хазарские ряды, нанося им немалый урон, Кузьма со своими молодцами всё ближе и ближе подходил к Чернодлаву. Тот, увидев, как мощно и напористо, срубая головы и вспарывая животы его воинам, лезут к нему будто очумелые киевляне, не на шутку испугался и подозвал сотника Алмуша.

К Кузьме присоединился и Еруслан с людьми, тут же сражался и Лучезар: чуть поотстав, стрелял из лука. Вот он приладил очередную стрелу к тетиве, прицелился в Алмуша, и она точно угодила ему в глаз…

Воинов, окружавших Чернодлава, осталось с горстку; в последнем сильном рывке киевляне её развеяли, — и древлянского жреца, выбив из его рук меч, тут же связали…

Казарму захватили. Безоружных, полуодетых велитов выводили из неё и сгоняли на рыночную площадь. Сотников разведотряда и командиров воинского гарнизона, связанных попарно, волокли туда же. Там разводили жертвенный костёр Перуну, таща к нему всё, что могло гореть…

Один здоровый, как бык, воин Дира нёс на горбу огромную бочку, сбросил её у огня, крякнул и предложил кому-то:

— Пойдём, принесём ещё. В том месте их много.

— А к лешему! Так хватит… Да они… — ткнул пальцем в связанных дрожащих от страха людей, которые знали, какая участь им уготована, — будут заместо дров гореть за милую душу…

Дир сказал Кузьме, ударив мечом плашмя по голой груди Чернодлава:

— Мы этого зверя убивать не будем, а бросим в костёр живым.

При таком ужасном приговоре ни один мускул не дрогнул на лице шамана. Он лишь обернулся назад и увидел, как от окна отпрянуло женское лицо.

«А печенежская дева уже зрит Кузьму и архонта… Не зря, когда началась в крепости заваруха, я оставил ей лук со стрелами. Я умру… Но я всё-таки сумел привить ей чувство мести… Кто-то из её соложников, — так презрительно окрестил в мыслях Чернодлав мужа Деларам и Дира, — тоже сегодня умрёт…»

И стал ждать.

Когда разгорелся костёр, связанных попарно приканчивали мечами и кинжалами и бросали в уже ревущее пламя… Дошла очередь до бывшего древлянского жреца. Киевский князь спросил его:

— Что ты скажешь перед тем, как принять огненные муки?…

— Я не страшусь их! — с вызовом ответил шаман. — Я верю в бога Огня и Солнца Гурка, и рад, что он огнём своим даёт возможность искупить мне грехи, чтобы чистого, как младенца, принять в объятия… Страшитесь вы, поклонники других богов, ибо Гурк вам не простит им поклонения… Я лишь жалею, что моя попытка умертвить тебя, закончилась неудачей…

Кровью налились глаза киевского архонта, и он громогласно крикнул дружиннику:

— Бросай волка!

От возгласа, похожего на рёв раненого животного, у Кузьмы по телу побежали мурашки. Он подхватил Чернодлава, ставшего податливым оттого, что не стал сопротивляться, поднял над головой и с шумным выдохом бросил в костёр. Тут все услышали звон разбитого стекла и увидели в проёме окна трёхэтажного дома тудуна женщину. Она выпустила из лука стрелу, которая впилась сзади в шею киевского дружинника. Кузьма упал на колени, будто перед изображением бога. Но этого уже не мог созерцать шаман, объятый пламенем и не проронивший ни звука…