Владимир Афиногенов - Аскольдова тризна

У крымских язычников есть такая игра: из предварительно очищенных от листьев веток вяжутся кольца, ставятся где-нибудь на пригорке друг за другом на приличном расстоянии, и самые лучшие лучники должны навылет пронзать их стрелами. Казалось бы, чего проще… Но не каждому это удавалось. У многих стрелы застревали на трети пути, на половине. Купало и есть тот праздник, который славянские племена, как кольца из веток, росших на разных деревьях, как бы нанизывал воедино, словно меткий стрелок …

И Купальницы, и Купало — хмельные весёлые дни и ночи; они приходятся на 24 и 29 июля месяца, на Руси он назывался червень или сенозорник, в Великоморавии — липец, за Карпатами — сечень, сербы величали его, как и венеды, серпаном.

Языческий Купало — начало жатвы!

У древних русов этот месяц по календарю считался пятым: в девятом столетии слово «иулий» наши предки ещё не произносили, оно пришло на Русь из Византии вместе с крещением [110] После принятия христианства славянами праздник бога Купало приурочили ко Дню Рождества св. Иоанна Предтечи — 24 июня или 24-го дня языческого месяца изока. Слившись с христианским, этот праздник стал называться Иваном Купала. …

Настя убрала руку Доброслава со своей груди, выпростала ноги из-под одеяла и ступила на деревянный, прохладный пол мурьи, в которую только что проник первый робкий свет зари. Она тихонько подошла к стоящему в углу маленькому ложу, сколоченному верховным жрецом, встала, глядя на разметавшиеся черные кудри сынишки, и призадумалась: «Как же нам теперь звать-то его?.. По- гречески не годится…»

И тут зашевелился Клуд, приподнялся с лавки, и Настя, быстро взглянув на него, полусонного, чуть смешного, спросила:

— Доброслав, надо бы назвать его как русича…

— Дело говоришь… — Резким движением он скинул с себя одеяло и остатки сна, бодро подошёл к жене, обнял её, поцеловал в губы (греческая ласка так понравилась язычнику, что он и не думал её и впредь бросать). Ощутил теплоту податливого тела и, устремив взгляд на полугречаненка-полудревлянина, произнёс:

— Тебя он радует… И меня тоже… Значит, подходит ему имя Радован. Идёт?

— Идёт, — как эхо повторила Настя.

Она опять прижалась к нему, и страстное желание обладать им вспыхнуло в ней: такого сильного телесного чувства она не испытывала к мужу-греку, за что он её, случалось, упрекал… И Клуд, с удовольствием отдаваясь на волю и горячим позывам молодой красивой женщины, как пятилетний бык-олень во время гона, чующий половое влечение самки даже на расстоянии, кинулся снова в объятия, а потом перенёс древлянку на лавку, ещё хранившую их тепло.

Скинул с неё и себя белье, жарко проник в Настю, и та со стоном откинулась… В мурье, кроме сына её, никого не было — Родослав спал на капище, рядом с идолом бога Световида…

Доброславу и Насте никто не мешал, и она, счастливо удовлетворённая, прошептала на ухо Клуду:

— Я очень хотела понести… И, кажется, такое случилось. И будет у нас с тобой маленький, а назовём его Зорий в честь утренней зари… А если девочка, станет Зорянкой.

— Лучше всё-таки мальчик… — сказал с нежностью в голосе Клуд. — Но нам пора с Радованом за купальницей… Я обещал его взять с собой, а ты готовь пока обетную кашу… С праздником тебя, моя любимая! Купальницы сегодня.

— Знаю… Не забыла, живя в христианстве.

— Вставай, вставай, Радован! — затормошил Доброслав мальчишку.

Сынишка Насти протёр глаза и вдруг заявил серьёзно:

— А я не Радован, Клуд…

— Нет, нет, мы рады, что ты у нас есть, вот поэтому ты и Радован… — поспешно пояснила мать.

— Хорошо, мне нравится это имя… А Бук где?.. Он тоже пойдёт?

— Пёс на капище, где мы с тобой голубей приносили в жертву Световиду. Пусть Бук там побудет.

Доброслав и Радован оделись, поели отварного холодного мяса и выбрались из мурьи наружу.

Скоро и Настя оказалась наверху.

Утро занималось, но из ещё тёмного леса, расположенного неподалёку, доносились неясные ночные звуки, скорее похожие на стоны пойманных жертв, — там пока царствовали хищники…

А на дальних холмах, застывших причудливыми черными исполинами правее леса, раздавался волчий вой. В реке, задёрнутой туманом, белым наверху, серо-грязным над самой водой, всплёскивала мелкая рыба, то вдруг крупно ударялись о поверхность щуки, бросавшиеся за добычей…

И вновь подумала Настя: «Как хорошо, что на моей дороге жизни попался такой человек, как Клуд… Он — сильный и телом, и духом… Научит моих детей быть не мелкими особями в этом мире, а я же дам им понятие доброты… Сильный не есть хищный… Сильный — это мудрый… Так должно значиться у людей!»

И вот за холмами небо высветлилось — наступило то время, когда Кола в зарю вошла, когда невидимые пока птицы в лесу, полях и лугах загомонили и защебетали, но ещё дует прохладный ветер, и от росной земли поднимаются влажные испарения.

Расторопная хозяйка в селении уже зачала топить печь возле своего дома; глядите, из следующего показалась и другая, следом — третья… Впрочем, сегодня обязательно нужно всем поторопиться, можно по спине и ремённой плёткой получить от мужа или свёкра, если вовремя у кого не поспеет обетная каша.

Купальница…

Ах, какой праздник!.. Праздник солнца, воды, человека!

Наконец-то светлые лучи брызнули во все стороны, река и озерцо возле капища заблестели легко и весело. С ощущением теплоты, веселья и лёгкости просыпаются люди. А Доброслав с Радованом уже давно рвут купальницу, называют ещё эту траву кошачьей дрёмой или лютыми кореньями.

— Радован, мы первыми на луг пришли. Значит, трава, собранная нами, будет целебнее, чем у других.

— А почему?

— Потому что на ней много росы… Видишь, какие крупные капли ещё держатся в жёлтых масляных чашках цветков… Потом мы положим всё в склянку, и я изготовлю снадобье.

— А от какой болезни? — снова спросил Радован.

— От всякой… Совсем маленьким был, не помнишь, а я лютыми кореньями и тебя лечил… По ночам ты не спал, плакал… Натру тельце настойкой, тогда и спишь целыми днями и ночами… Хворь и вышла. Так что рви купальницы больше… Из другой части травы мы наделаем банных веников и попаримся. Любишь париться?

— Нет, Клуд, не люблю…

— Сие потому, что жил среди греков… Я научу. А когда вырастешь да постареешь, баня с веником из купальницы — недаром её так зовут, Радован, — придаст молодости… Тебе ещё рано, а вот старики любят хлестаться в парной такою травою.

— Ты, Доброслав, и впрямь колдун — много чего знаешь…

— Эх, радость моя, послушал бы Родослава!.. Всему он же меня научил… Кажется, нарвали достаточно, пора, дружок! Наверное, и жрец с капища возвернулся, и мама твоя с кашей управилась.

Подойдя к мурье, побросали траву возле наружной печи, а Доброслав, вдруг напустив на себя свирепость, произнёс громко: