Владимир Афиногенов - Аскольдова тризна

— На то воля Сварога, Милонег… Хорошо, что мы успели его воздвигнуть, — заключил Светозар.

Но на другой день от Аскольда прискакал гонец с приказом покинуть порубежье: как есть, сниматься с семьями и немедленно двигаться к Киеву…

Войско древлянское, ведомое Ратибором и Умнаем, ещё до вхождения в землю полян было замечено киевлянами; днём о движении его сторожевые посты передавали по цепочке сигналы дымом, ночью — сполошным пламенем. Увидев сие, Умнай заметил:

— Вишь, как засекают нас… Издали! Уроченье [123] Уроченье — урок. Аскольда пошло впрок.

— А-а, это когда головы у стражников летели с плеч под топором ката, — вспомнил старейшина.

— Неплохо бы и нашим такими бдительными быть… Давеча у двух бойцов в дозоре обнаружил луки с плохо натянутыми тетивами… Наказал и десяцкого заодно, — доложил воевода.

В Киев входили по двум деревянным мостам через Лыбедь, которая протекала с северо-запада на юго-восток в пяти верстах от Днепра и имела широкую болотистую пойму. Летом, когда спадала вода, эта местность походила на стену дома нерадивого хозяина с торчащими меж брёвен многочисленными островками мха, но после весенних и осенних дождей пойма превращалась в залитую водой непролазную низину. Зная сие, противник вряд ли бы отсюда начал прорыв оборонительных укреплений, хотя в подложном плане это место обозначено как самое благоприятное… Но стоит только завлечь сюда неприятельское войско, как хляби небесные, которые скоро обрушатся на землю, сотворят своё гибельное для хазар дело. Такие же «благоприятные места» в плане были указаны и со стороны реки Почайны, где на её ровных берегах уже вырыли и хорошо замаскировали «волчьи ямы». А на подступах к Подолу вернувшиеся со Змиевых валов Аскольд в Вышата повелели густо разбросать триболы…

Древляне уже миновали насыпную плотину и через реку Клов и теперь хорошо видели, как на деревянных сторожевых башнях и переходах споро шла заготовка брёвен, камней и дубин для отражения вражеских приступов; тут же для бедных воев ополчения, состоящего из изгоев и холопов, складывались луки, колчаны со стрелами, копья, сулицы, мечи, ножи, топоры, шестопёры, деревянные, обитые медными полосками щиты. Воинские стяги, пока обёрнутые вокруг древков, и трубы для трубачей доставлялись тоже сюда…

Вскоре от князей навстречу войску прискакали посыльные, чтобы показать, где разместиться, а Ратибору и Умнаю передать повеление явиться на теремный двор.

— Сколько с вами ратников? — спросил Аскольд и в знак приветствия постучал ладонью по окольчуженным плечам старейшины и воеводы.

— Пять тысяч, — с готовностью ответствовал Умнай, назвав цифру по тем обстоятельствам, связанным с прошедшим страшным пожаром, надо сказать, немалую… С помощью, конечно, Киева и вооружились, и доспехи заимели, да многое и сами успели выковать — днями и ночами стучали в кузнях молоты по наковальням и пылали горновые огни.

Получив похвалу из уст старшего князя, воевода и старейшина довольно переглянулись. Младший же архонт сидел один за длинным дубовым столом в гриднице, низко опустив голову и положив прямо перед собой вытянутые руки со сжатыми кулаками; Ратибор и Умнай догадались по его виду, что между братьями произошёл крупный разговор, закончившийся не в пользу мизинца [124] В древней Руси мизинцами называли младших в семье сыновей и братьев. … Тут же на лавке, но у стены, на которой висело оружие гридней, мостились Еруслан, Светозар, прибывший вчера с самых южных сторожевых застав, Вышата и Ладомир.

— Ладно, вопрос с Фаррой решили… Будем казнить его, как только хазары попадутся в ловушки… А тебе, брат, сие должно пойти в назидание. Впрочем, сколько уже было подобного, да впрок не идёт! — вскипел Аскольд и грохнул кулаком по столешнице.

Все вздрогнули и разом подумали: «Стерпит ли Дир?» На всякий случай дружинник Дира Еруслан и Аскольда — Ладомир вскочили и схватились за рукояти мечей… Заметив решительные действия старших над дружинами, Дир махнул рукой Еруслану: мол, сядь… И Аскольд указал своему на место. Воеводы облегчённо вздохнули — слава Перуну, обошлось…

— Светозар, говори! — Обращение Аскольда к боилу было столь неожиданным, что воевода сразу не смог собраться с мыслями и чётко доложить о том, что видел, что слышал и о чём доносили дозоры.

Встал с лавки, комкая шапку с бобровой оторочкой. Всем он показался сильно поникшим, с глубокими морщинами на лбу и возле носа. Откашлявшись, начал глухим голосом:

— Я недавно похоронил сына… Двое сторожевых выхватили его раненого из схватки с хазарами и привезли на границу… Но он не выжил… Умер… — У воеводы от слез заблестели глаза; слишком большое горе навалилось на человека и мигом состарило. Тяжело… Невыносимо…

Понимая состояние соратника, Вышата наклонился к Аскольду и предложил:

— Позовём Милонега… Трудно говорить Светозару…

— Сядь, воевода… Мы сочувствуем тебе… Знали твоего сына, как храброго воина, никогда не жалевшего трудов праведных для пользы Руси Киевской… Таким он и останется в нашей памяти.

Вошёл Милонег. На нём был кафтан, лицо открытое, спокойное, кончики светлых усов спускались ниже прямых заострённых скул.

— Князья и боилы! Когда мы с семьями двигались от порубежья, я всё время возглавлял разведывательный отряд; мы видели, как хазары под медным царским знаменем переправлялись через днепровские пороги…

— Дня три-четыре, и жди их под стенами Киева… — произнёс Вышата. — А дел по отражению приступа ещё много. Мои люди следят за продвижением войска кагана, он скоро станет тоже у порогов переправляться… У него значительно меньше сил, чем у Ефраима.

— А не ударить ли нам по Завулону, пока он не соединился с царём? — предложил Дир. — Там, у порогов, и засаду устроить…

— Хорошо бы, — подал голос за своего господина Еруслан.

Но это предложение не поддержали — слишком большой риск, да незамеченными вооружённых людей мимо хазар Ефраима теперь не проведёшь.

— Вышата, сколько лодей тебя наготове? спросил Аскольд.

— Около ста наберётся, княже.

— Сумеем ли до того, как Днепр закуётся в лёд, переправить на них воев в тыл хазарам?

— Подойдёт Ефраим, и токмо примкнёт к нему Завулон, тогда и погрузим на учаны оружие и доспехи, а следом на лодьях отправим воев. Можем забрать их больше пяти тысяч.

— Ратибор, вот твои пусть и идут с Вышатой. А в местечке Родень расположитесь. И сможете там довооружиться…

— Значит, снимаешь с сего городка запрет [125] На месте слияния Роси и Днепра стоял тогда священный городок Родень. В него по княжескому указу чужаков не допускали, чтобы не выведали секрет прочности оружия, которое здесь ковали. ?..