Владимир Афиногенов - Аскольдова тризна

— Что, русский меч проглотил, прямой стоишь! — пошутил над ним Завулон. — Проходи, говори…

Только ему, начальнику тургаудов-телохранителей, позволялось посещать юрту, где обретался каган, в любое время дня и ночи…

— Плохи дела, повелитель… Кажется, мы попали в болотное дерьмо. Следует выбираться отсюда…

Хорошо… Позови в мою палатку особо приближенных, Зембрия, сотников и тысячников. Будем решать, а я сейчас…

Каган собрался, позвал служанку, разбудил Дие и велел тоже одеть её. Обнял, успокоил жену и вышел наружу. Тургауды накрыли повелителя непромокаемым покрывалом, подхватили на руки и понесли, проваливаясь по колено в болотную раскисшую жижу…

Пока кагана доставляли таким образом, он, приоткрыв покрывало, старался как можно тщательнее обозреть свой лагерь. Колеса телег, связанных между собой и составленных по хазарскому обычаю вкруговую, квасились в грязи уже почти по самую ось.

«А дождю, кажется, и конца не видно!.. Что будет, если он станет долго лить? — с тоской подумал повелитель. — Прав сотник, надо выбираться из этого проклятого места как можно быстрее… Знает ли Ефраим, в какую западню мы попали? Кстати, он, тыча пальцем в найденный у убитого план укреплений Киева, настоял, чтобы я с войском направился сюда… Да только план-то сей не ложный ли?!»

Но неожиданно возникшую мысль каган решил оставить пока при себе: «Иудей, живущий в Киеве, от которого план получили, человек первого советника, и выскажи сейчас подозрение, потом неизвестно, как всё обернётся… А если б киевские князья Фарру как соглядатая раскрыли, то давно бы казнили… По сведениям — он жив и здоров… Правда, посыльного от него пока так и не было».

На военном совете, глядя на умного Зембрия, у кагана вдруг появилось желание переговорить с ним относительно своей догадки, но снова передумал: «Зембрий — иудей и еврей, Неофалим и Ефраим тоже. А вороны друг другу глаза не клюют… Сие мы, исконные хазары, сотворить могём или русы… Не токмо глаз выклюем и всё, что под клюв попадёт… А касаемо того, чтобы выбираться отсюда, ждать не следует… Вот и спрошу-ка я богослова».

— Зембрий, видишь, в какое дерьмо мы вляпались? Что скажешь?

— Говори, говори, — закивали подобострастно приближенные кагана из числа дворцовой челяди. Военные пока молчали…

— Я больше грамотей. Но коль повелитель ждёт от меня соображений, поделюсь ими. Думаю, не следует торопиться уходить отсюда… Уходить-то куда?!

— На соединение с царём, чтоб увеличить силы и начать приступ, — сказал Азач.

— Молодой человек торопится. Это свойственно молодости. Но, сами понимаете, когда спешишь, ноги за полы халата цепляются. А русы говорят: «Поспешишь — людей насмешишь…» — упорствовал Зембрий.

Дворцовая челядь обрадовалась шутке, оскалила зубы, но каган строго взглянул на них. А тут как раз и дождь перестал колотить по кошме палатки и чуть проглянуло солнце — стало видно ниже приоткрытого сверху полога, как пока слабые лучи скользнули по тёмным, слипшимся волосам тургаудов, стоящих у входа.

— Вон и дождь кончился… Вода уйдёт под землю и болотное дерьмо затвердеет… Знаю, что царь время не теряет — готовится к приступу. И мы тогда начнём… Вал здесь низкий, его одолеем без особого труда и прорвём оборону, — разъяснял Зембрий.

— Повелитель, нужно уходить! — воскликнул всё тот же нетерпеливый Азач. — Иначе положим тут головы. Сейчас солнце выглянуло, а через мгновение скроется, и снова с неба польётся гибельная для нас влага…

Хорошо, восстановите тишину и подумайте все… — велел каган и сам погрузился в раздумье: «А что если царь просто хочет моей гибели?.. И там, возле мёртвого дома, он, изъясняясь в своей верности, думал усыпить мою бдительность?.. Гражданская война в Хазарии преследовала одну цель — укрепление влияния иудеев. Они уничтожили руками самих же хазар непокорных с той и другой стороны и ослабили ещё больше и так не сильную власть кагана. Того хотят и сейчас. Я стал решать дела сам, а им это — как кость в горле… Наверняка они уже прознали, от чьих рук погиб Менаим — наместник в Саркеле. Надо послушаться сотника Азача, но особо не возражать и Зембрию… Подождём денёк-другой…»

Затянувшееся время, данное на раздумье, прервал один из тысячников:

— Давайте всё-таки подождём.

Он сказал, будто угадав мысли своего повелителя.

Так и решили.

На выходе из юрты каган попросил Азача остановиться:

— Возьми с собой десяток воинов и разведай окрестности. Особенно посмотри в близрастущей дубраве, не прячутся ли там русы… И сразу доложи! Было б хорошо, если б захватил пленника… Хотя раз вы уже взяли… Наказали того, кто упустил?

Азач поднёс к горлу ладони рук и резко сжал их в кулаки — жест, обозначающий удавку…

Аскольд и Светозар рассудили так: «Каган, после дождя убедившись окончательно, что попал в западню, станет из неё выбираться. Тут и должен ударить из дубравы Дир со своей дружиной. Но сил, чтобы сразиться с Завулоном, у него не хватит…»

— Посылай, княже, на подкрепление брату ещё триста всадников, — предложил Светозар.

Сей разговор происходил в присутствии Доброслава, и последний обратился к архонту:

— Понимаю, просьба моя не к месту… Я — дружинник и должен быть рядом с тобой… Но дозволь мне участвовать в этом набеге. Застоялись члены, не помню, когда из ножен меч вынимал.

— Князь, отпусти, — замолвил за Клуда воевода.

— Ладно, скачи. И передай Диру, что мы желаем ему успеха.

Во время, когда проглянуло солнце, триста всадников и Доброслав с псом были уже у дубравы в овраге, где ворковал ручей. На берегу они вытащили ритуальные полотенца, расстелили и стали молиться… Ибо шёл седьмой день недели — день поклонения свету.

Славяне молились в воскресенье не солнцу Яриле — поклонение ему надлежало в иные дни, а Свету — «неосязаемому и неисповедимому», созданному, как полагали язычники, ранее солнца: «Никто же бо можеть указать образа свету, но токмо видим бываеть». Солнце же — «вещь бо есть солнце свету».

Рядом с Клудом расположился бородатый великан и лет четырнадцати отрок.

— Дядя Ратмир, гляди-ка, сколько на полотенцах красных молодиц вышито! Зачем это? — спросил парнишка.

— Э-э, Любим, так изображается Свет… В виде женщин. Видишь, они поднимают кверху руки и указывают на небо, откуда льётся свет, а головы у женщин на рисунках круглые и с лучами, то бишь солнца…

— А по бокам — всадники, и звери разные бегут, птицы летят.

— Они тоже стремятся к Свету, к женщине [131] Славянскому изображению света в виде женщины с птицами, зверями и всадниками предшествовали рисунки на камнях Великой богини и двух вождей у скифо-сарматов, а ещё раньше — представления греков о Рее и жрецах-куретах. …