Андрей Зайцев - Драккары Одина

— Кто мне сказал? — удивился старик. — Кто же мне мог оказать кроме самой жены короля Упсалы, норманн? — он пьяно захохотал в восторге от своей грубой шутки. Но внезапно голова его свесилась и упала на деревянный стол. Он еще что- то бормотал, но уже ничего не соображал и вскоре замолк.

Ульберт наблюдал за ним с усмешкой.

— Как мы уйдем отсюда? — спросил Олаф, глянув искоса на свея.

— Меня будет ждать корабль. Недалеко отсюда, утром мы должны попасть на него, а если...

— Что? — напрягся Олаф.

— Если не успеем, то отправимся к Свентовиту или еще к какому-нибудь местному богу, — мрачно пошутил Ульберт, вспомнив о капище в Упсале, на алтаре которого приносились многочисленные жертвы. Венеды могут поступить с ними по- другому, но в одном можно не сомневаться: Болеслав сделает все, чтобы смерть их была мучительной.

— Чей это корабль? — продолжал допытываться Олаф, в котором Хафтур сумел воспитать чувство недоверия ко всему непознанному и неясному.

— Ты слишком много хочешь знать, приемный сын ярла Стейнара. Какая тебе разница?

— Если ты мне этого не откроешь — считай, мы не дого­ворились, — твердо сказал Олаф.

— Хочешь умереть здесь? — в глазах свея блеснули огоньки ярости.

— Смерть придет к каждому из нас. Но лишь Вердари известно — когда?

— Это корабль руян, — неохотно уступил Ульберт, — жи­телей острова Рюген. Я заплатил им золотом.

— Зачем же им ждать тебя? — развеселился Олаф.

— Они жадны... — пожал плечами Ульберт. — Хотят по­лучить больше. В этом они похожи на твоего сводного брата Рагнара. Только безумец мог отправиться за дочерью князя Людовита.

— Кто же знал? Ты ведь ничего не сказал, когда пришел к нам в Хвити-фьорд?

— Сыну ярла не пристало бегать за какой-то девкой, будь она хоть королева, — от Ульберта не укрылась насмешка Ола­фа. — Что, у него не хватало девушек?

— Я не следил за девушками Рагнара. А насчет королевы... — Олаф задумался. — Здесь ты неправ. Я бы отправился на край света, если бы меня полюбила королева.

— Ягмира никого не любит.

В этот момент длинноусый венед захрипел во сне. Олаф бросил на него сочувствующий взгляд.

— Что будет с ним? — он кивнул на старика.

— Догадайся сам, — хмыкнул Ульберт.

Сомнений быть не могло. Олаф должен убить своего сторожа, но... что-то шевельнулось в душе молодого викинга, что-то, похожее на жалость. Его с детства учили, что викинг не должен знать жалости к своим врагам. Но этот старик, который долгими вечерами изливал ему душу, рассказывал о своей прошлой жизни, где было немало горя... он враг?

— О чем задумался? — прищурился Ульберт.

Этот норманн беспокоил его, даже больше, чем следовало.

Почему князь сохранил ему жизнь? Вспомнился странный раз­говор с Людовитом, который интересовался прошлой жизнью Олафа: кто он, что он, почему носит необычный амулет?..

Ульберт догадывался, что все это неспроста. Но князь не выдавал своей тайны, разве что... Амулет? Все дело в амуле­те! Один из близнецов был увлечен магией, правда, сейчас свей не знал наверняка, кто из братьев остался жив, поэтому мог лишь гадать. Но туманные откровения Калеба, намеки, в которых можно было распознать стремление постичь тайны колдовства... Ульберт давно понял, что советник занимается черной магией и он именно тот человек, который направляет князя. Он же указал на Олафа. Наверняка.

— Я ни о чем не думаю, — резко бросил юноша.

— А, может, ты боишься?

Олаф вскочил со скамьи, руки сами потянулись к шее Ульберта. Тот побледнел, выхватив нож.

— Спокойно, Олаф, спокойно, береги силы. Они тебе еще пригодятся.

— В следующий раз... — Олаф не договорил, но его взгляд сказал остальное.

— Запомни, — начал Ульберт, как будто не обратив вни­мания на эту размолвку. — В полночь я приду за тобой.

— Сколько человек охраняет князя?

— Об этом даже не думай!

— Мне кажется, там есть потайная дверь...

— Я знаю, — усмехнулся Ульберт, направляясь к выходу. — Жди меня, викинг.

Когда темнота окутала землю, Олаф лег на свою постель, но уснуть, конечно, не мог. Тревога, как змея, забравшаяся внутрь тела, кусала все сильней. Его страж, просыпаясь, хватал фляжку и пил пока не сваливался снова. Олаф только сейчас заметил, что предусмотрительный свей принес с собой две фляжки.

Близилась полночь. Мысль о том, что придется убить старого дружинника, не давала покоя. Может, Ульберт возьметэто на себя?

Олаф представил презрительную усмешку свея, когда тот увидит сомнения молодого викинга.

В темноте за оконцем ухнула сова, словно предвещая чью- то скорую смерть. Олаф закрыл глаза. Странное спокойствие овладевало им.

Снаружи, в коридоре, послышались легкие шаги. Ульберт?.. И тут пробудился его страж, в полумраке пошарил рукой возле себя. Обе фляжки были пусты.

— Проклятый свей... — пробормотал венед. — Неужели больше нечего выпить?

В дверь тихонькопостучали. Олаф напрягся, но остался неподвижен.

— Кто там еще? — венед поднялся и открыл дверь.

— Чего тебе? — спросил он у кого-то, хорошо ему знако­мого. — А... — и, захрипев, повалился, пронзенный мечом.

В душе Олаф поблагодарил Одина, что не его рука сразила венеда. Он поднялся на ноги и застыл как вкопанный. На по­роге с обнаженным мечом стоял отнюдь не Ульберт, а псарь, когда-то избитый им.

— Ну что, норманн, пришел мой черед поквитаться! — псарь ухмыльнулся и вошел в комнату, а следом за ним вошел второй — здоровенный молодой парень, один из княжеских слуг. В его руке был дровяной топор. Но в данном случае выбор оружия был правомерен. В тесной комнатке секирой не очень-то размахнешься.

Было это лет десять назад. Двое пьяных дружинниковподошли к сумасшедшему пареньку, достали мечи и, смеясь, начали куражиться над ним. А сумасшедший тоже смеялся, показывал на меч и зачем-то подносил руку ко рту, что-то его забавляло. Наконец, все это наскучило дружинникам, и один из них проткнул паренька мечом. Тот вначале будто ничего не понял. Стоял и смотрел, как из раны течет кровь. Он еще улыбался, когда второй воин отрубил ему голову с короткого замаха...

Сейчас норманн казался псарю таким же сумасшедшим, не ведающим своего будущего.

— Эй, ты, на колени! — приказал он, но сразу заметил, что Олаф его не понимает или не хочет понять. — На колени, нор­манн! — псарь побелел лицом, нервно сжав меч. Ему хотелось унизить северянина перед смертью, увидеть, как он скулит, умоляя о пощаде. Но ничего этого не произошло.

— Он же не знает нашего языка, — вмешался второй венед, державший наготове топор. — Давай кончать его!

— Сейчас... — Псарь двинулся к Олафу, предвкушая тайную радость от зрелища смерти врага.

Он хотел представить все дело так, будто норманн и его страж повздорили и в схватке смертельно ранили друг друга. Старик мог умереть от пустячной раны, а норманн? Кому здесь нужен норманн? Когда псарь узнал, что норманна хотели вы­пустить к медведю, он понял, что жизнь викинга уже ничего не стоит. Однако все же следовало быть осторожным. Князь любил менять решения, и никто не мог наверняка сказать, что ему взбредет в голову завтра. Поэтому псарь был готов к любым неожиданностям. Но кое-что он не учел.