Александр Богданов - Непокорные

Звонки во входную дверь оповестили женщин о возвращающихся с работы мужьях. Бросив все, они помчались открывать. Двое военных стояли на крыльце. Люсин муж в кожаном костюме пилота, в шутку прятал свое смеющееся лицо за букетом тюльпанов. Люся взвизгнула и повисла у него на шее. Хмуроватый Павел, стоявший немного позади, молча протянул Матрене бутылку водки и сверток со съестным. «И на том спасибо,» приветствовала его жена. «Проходи, посмотри, как мы устроились.» «Шикарная территория,» Павел зацокал языком. «Лучше Большого театра.» Сияющая Матрена повела его показывать квартиру. «Вот ванная, вот кухня — мы уже принесли наши керосинки и разделили поровну газовую плиту — каждой жиличке по одной конфорке, правда кухонный стол маловат, но мы этот вопрос поставим на голосование.» «Это чья комната?» «Это спальня бывших хозяев. Она выделена супружеской чете Перфильевых. Ты их знаешь? Почему опаздывают?» «Оба они в нашем авиаполку. Их смена заканчивается в час ночи. Наш полк выполняет приказ тов. Сталина: в кратчайший срок превратить Прибалтику в полноценные советские республики. Поэтому мы работаем по стахановски. Мы переоборудуем и расширяем старый гражданский аэропорт под военные нужды. Мы начинаем строить взлетно-посадочные полосы и ангары для наших дальних бомбардировшиков. Скоро Германия нас будет бояться!» Внимательно слушающий отца Индустрий прекратил игру в кубики и, усевшись за письменный стол, принялся вычерчивать самолет бомбящий город. «Садись за стол. Я рассольник сварила.» Матрена заторопилась на кухню. «Сперва посмотри, что я принес.» Он развернул сверток, в котором оказалась жареная рыба. Упоительный запах разнесся по комнате. «Она и холодная вкусная,» Павел потянулся к поллитровке и раскупорил ее. «Неси скорей суп. Я долго не выдержу.» После ужина не задерживаясь легли спать — Индустрий умостился на двух придвинутых стульях, а взрослые вытянулись на детской кроватке. В перенаселенной квартире было трудно уснуть — хлопали двери, бушевала вода в унитазе, скрипели половицы под чьими-то шагами, на кухне капалo из крана, доносились бормотанье и тихий плач. Посреди ночи заявились Перфильевы и хождение взад — вперед началось хуже прежнего. Павел и Матрена не сомкнули глаз в этом бедламе, но между тем текла у них задушевная беседа. «Отец прислал письмо из Ленинграда,» прошептал Павел. «Хочет приехать, посмотреть на внука.» «Надо было бы сынишку нашего назвать в его честь, а то какая-то Индустрия,» Матрена крепче обняла мужа. «Ну, да куда же можно? Я Павел, отец мой Павел и опять Павел. Путаница получится. Правильно, что назвали мальчонку Индустрием — передовым именем нашей эпохи. Кстати, как он себя ведет?» «Хорошо. Боевой пацан. Во всем тебя копирует.» «Молодец, но копировать надо не меня, а моего отца — вот кто настоящий герой революции. Он Зимний брал, с контрой воевал, в Смольном поручения Ленина выполнял.» «Неужто?» «Точно так. Владимир Ильич в 1918 году поручил ему вывести в расход семью бывшего царя. Мой отец все подготовил и спланировал с революционной бдительностью, но в последний момент вмешался какой-то злобный немец, отец имя его не забыл, Фридрих кажется, и тот все испортил. Вот с тех пор у моего папы горло порезанное.» «Подумать только. А того беляка поймали?» «Ушел гад, но мы все равно его найдем.» «С той поры двадцать с лишком лет минуло, где же его окаянного искать?» «В Финляндии они, отец мне говорил. Их там целый выводок — и все до одного — белогвардейские фашисты.» Павел помолчал и с тоской добавил, «Отец говорил, что родственники они мне — двоюродные братья и сестры.» Матрена отшатнулась от него. «Да ты что! С ума сошел? Тебя самого за такое в бараний рог согнут и фамилии не спросят! Никому никогда об этом не говори. Понял?» Воцарилось молчание, прерванное звяканьем цепочки и клокотаньем бегущей из туалетного бачка воды. «Может ничего,» выдохнул с надеждой Павел. «Вон мой отец всю жизнь на посту секретаря в Смольном проработал и никто не докопался. Только на съездах речи толкать не может; горло у него слабое, сипит и шепелявит; так никогда и не прошло.» «Кто же его лечил?» «Какое может быть лечение в Сибири в восемнадцатом году? Мама моя его выходила, а потом и я родился в девятнадцатом. Плохо, что вместе долго они не жили. Отец выздоровел и его вызвали в Ленинград отстаивать завоевания октября. Мама приехала за ним, но у него уже была другая женщина.» «Ну, и кобель же твой папашка; такого бы голыми руками задушила.» Под хлопчатобумажным одеялом обрисовались и напряглись изгибы и выпуклости ее мощного тела. «Смотри у меня!» Возможно, что она погрозила пальцем, но в темноте рассмотреть этот жест было невозможно. «Давай спать,» с досадой Павел повернулся на правый бок. Его жена ответила нежным храпом.

Следующие несколько дней пролетели в заботах, суете и хлопотах. Мужчины трудились в своих подразделениях и частях, укрепляя военную мощь социалистической родины, в то время как их подруги в свободное от работы время увлеклись самоусовершенствованием. Мало — помалу становились они привлекательными, утонченными и какими-то неземными. Ресурсы для такой метаморфозы были безграничны. Витрины магазинов на Kaubamaja Tallinnas изумляли и завораживали советских женщин, ничего подобного не видели они на своей суровой родине, глаза у бедняжек разбегались, все было такое красивое и непонятное; все можно было купить, но нелегко выбрать. Изобилие ошеломляло, они чувствовали себя потерянными в океане ширпотреба, но тут на помощь пришли их эстонские соседки. Заметив плачевный вид новоприбывших они взяли их под свое покровительство. Пярья и ее подруги Лаули и Сайма сопровождали русских по магазинам и ателье, где помогали подобрать фасоны, размеры, цвета и материалы женской одежды. Эстонки советовали, что им купить, как носить и как ухаживать за своими приобретениями. Им объяснили разновидности женского белья и об удобстве чулков с резинками. Матрена и Людмила очень хотели выглядеть как настоящие европейские дамы и после немногих стараний стали неотличимы от парижанок. Они и не подозревали как им повезло с их скромными доброжелательницами. По городу прошел нелепый слух, что недавно теплым вечером вышли прогуляться по главному проспекту столицы трое девушек из СССР. Они причесались, напудрились и держали себя важно и высокомерно. Беда была в том, что не разобравшись, они одели щегольские интимные сорочки — комбинации, которые купили накануне в универмаге, приняв их за вечерние платья. Девушки поймали несколько устремленных на них веселых взглядов, пока не был разыскан русско-говорящий полицейский, объяснивший им их ошибку. Зардевшись густым румянцем, они уехали на такси. «Девушки как девушки; обычные девушки; зря смеетесь,» услышав про этот казус, скажут разумные люди. «Не их вина, что СССР отрезал себя от всего мира — ни пройти, ни проехать, ни обойти; кругом охрана и глухие заборы — лишив их доступа ко всему, включая современную моду.» Но вернемся к нашему рассказу.