Лотар-Гюнтер Буххайм - Крепость

- Обзор, к сожалению, был довольно хорошим...

Так как Старик ничего не говорит, командир продолжает, словно жалуясь:

- На берегу постоянные пожары. Огонь все время освещал нас...

И получает на это взгляд полный сомнения. Когда же он произносит:

- А еще там извилистый фарватер..., – это буквально взрывает Старика, и он, сердясь, говорит скрипуче:

- Я этого понять не могу! Увы!

Снова наступает молчание, и воцаряется на тягостно долгое время.

- Нам требуется ремонт, господин капитан, – наконец, выдавливает командир.

- Вы должны устранить все средствами вашего борта, – Старик сразу рубит резко. – Следующая тихая вода будет слишком поздно.

- А если задержаться на сутки? – робко спрашивает командир.

- Думаю, не выйдет. Тогда братишки снова будут пасти вас. Что с чиновниками?

- Я расставил посты с автоматами, они никого не выпустят с борта.

- Это хорошо. Это правильно.

- Но если, все же, кто-нибудь захочет теперь смыться...? – спрашивает командир.

- Никто никуда! Никакого театра! Тот, кто на борту, остается на борту!

Овечье лицо адъютанта проникает в мое сознание. Он тихо вошел и теперь единственный из нас стоит: неподвижно, как замороженный. Ему тоже стоило бы надрать задницу! думаю про себя.

- Новый выход Вашей лодки сегодня ночью в 1 час! Два тральщика в сопровождение! Организуйте все необходимое, но не по телефону!

Старик по-настоящему кричит на адъютанта. Вероятно, он вынужден так сделать, чтобы этот парень проснулся. Старик принял решение, и он учитывает также и то, что наши линии выхода уже открыты противником.

- Позаботьтесь о том, чтобы вся область Бункера тщательно – я повторяю: тщательно! – была закрыта.

- Это довольно сложно сделать, господин капитан, – робко произносит адъютант.

- Почему это сложно сделать?

- Из-за персонала верфи, господин капитан.

- В таком случае, Вы сами, если потребуется, должны лично стать во главе этой работы,– как контролер в кино. Я прошу Вас сделать все возможное, чтобы закрыть Бункер!

Адъютант собирается уже исчезнуть, как Старик громко приказывает ему еще:

- И срочно разыщите инженера флотилии!

- Уже сделано, – выпаливаю я.

Старик бросает на меня косой взгляд, затем выпрямляется и берет с края стола свернутую в рулон морскую карту. Он раскладывает ее, разглаживая руками, на своем письменном столе.

- Нигде нет достаточных глубин, – бормочет он, прищурив глаза. – Здесь нет и там нет...

При этом водит правым указательным пальцем по ней туда-сюда.

- Здесь вот было одно место – но теперь вы там можете подойти слишком близко к американским береговым батареям...

Старик задумывается на минуту, прежде чем продолжает:

- Только и остается: идти посреди узости и затем нырять.

И глядя на Морхоффа произносит с горечью:

- Теперь у Вас есть опыт!

А тот корчит такую рожу, словно зыбкую пелену его надежд смыло волной голубой... Что за безумная сцена! Невольно отмечаю: Старик все еще в пижамных брюках и в чем-то вроде гимнастической майки. И в накинутом на плечи купальном халате. Внезапно он тоже, кажется, замечает это и шепелявит:

- .... только сначала надо одеться по форме!

Теперь командир лодки выказывает свою обеспокоенность из-за минного поля. Он хочет знать есть ли карта этого поля.

- Они лежат там уже вечность – якорные мины, – говорит Старик и ведет правой рукой над картой, – Вот здесь за Camaret – и дальше на юг. Почему их не убрали, один Бог ведает. Может и такое быть, что их давно унесло приливно-отливным течением... Парни с минного прорывателя знают о них.

Я хочу уже сказать: Но если они не пойдут с нами за компанию…, как Старик на секунду замолкает и говорит:

- Рейдовые тральщики должны в этом еще больше разбираться. Они сами избегают таких районов.

И сказав это, он нас отпускает: Старик хочет переодеться. Я же хочу забрать, тем временем, рулон с рисунками из моей комнатушки. Я подумал, что смогу легко разместить его вдоль стенки в моей койке на лодке. Когда пересекаю двор, идя к павильону, американские артбатареи начинают палить как сумасшедшие. Здания флотилии непрерывно освещаются будто прожекторами. Весь этот фейерверк, кажется, освещает только местность вокруг Бункера. Мой кубрик изменился совершенно. Я пристально всматриваюсь растерянно в помещение: все убрано: убран весь бумажный хлам, не видно ни клочка бумажки. Кровать застелена по-новому, сверху лежит одно из розовых одеял из борделя: плохой гостиничный номер для коммивояжера. Сдерживая закипающую в животе ярость, успокаиваю сам себя: Все в порядке! Меня же сняли с довольствия. И никто не мог знать, что мы снова вернемся. Должно быть, здесь все привели в порядок экстра-класса для адъютанта какого-нибудь американского генерала, который скоро захватит Брест. Даже о новом ковре подумал зампотылу, или какой-то засранец, который навел здесь такой лоск. Проклятый бордель! Ругаюсь вполголоса. Но затем силы уже покидают меня, и я падаю, не раздеваясь, вытянувшись всем телом, на койку. То, что свет в комнате все еще горит, замечаю только тогда, когда в дверь громко стучат. Мгновенно вскакиваю, испуганный до глубины души.

- Что случилось?

- Это Морхофф!

В несколько шагов я уже у двери:

- Как раз собирался вставать!

Бог мой, ну и видок у командира! Он слегка прикрыл глаза от яркого света моего плафона: выбеленная известью африканская маска!

- Ну, нам пора, – говорит он. – Шеф подъедет позже. Он все еще в офисе.

Парень чуть не падает. Поэтому вынужден прислониться к лутке двери. Кожаная одежда воняет так, хоть святых выноси.

- Я хотел забрать с собой кое-что, но..., – делаю круговое движение рукой, – Вы видите: уже навели полный марафет.

- Да уж, спешат как на пожаре! – скупо цедит Морхофф.

- Все же Вы могли бы поспать хоть немного – здесь, – предлагаю ему.

- Нет-нет, лучше нет. Давайте-ка по быстрому снова на лодке. – И затем, с вымученным смешком: – Они, должно быть, хотят избавиться от всех боеприпасов – кажется...

Мне требуется пара секунд, пока не понимаю, что он имеет в виду американские артбатареи и их фейерверки.

- Они хотят предложить нам, наверное, еще кое-что, – отвечаю, выходя за ним.

Во время обратной поездки к Бункеру, командир, сидящий рядом с водителем, говорит озабоченным голосом:

- Шеф прав: Томми сейчас расслабились, и их шпионы вокруг не берут в расчет возможность нашего нового выхода.

При этом голос его звучит так, словно он разговаривает сам с собой. Чертовски здорово, что он не сказал «Попытка выхода»!

- Возможно и так, что парни с прорывателя сболтнули что-либо. Томми знали с точностью до минуты, когда мы прибудем, – я едва слышу его слова из-за шума мотора.

Пока едем сквозь ущелья обломков, я думаю: Старик твердо решил, что все лодки должны покинуть базу. И вот теперь случится то, что должно случиться: U-730 должна снова уйти – и как можно быстрее. Опять весь этот цирк! Предвижу его жалкое повторение! Чувствую слабость в животе, когда спрашиваю себя, как же на этот раз пройдет в этом погорелом театре сцена прощания. Вероятно, в тишине и тайне… Бункер мертв как никогда прежде: Гробовая тишина. Только несколько человек из OT и несколько рабочих с верфи. Гулкое эхо сопровождает каждый наш шаг. По мне лучше всего было бы, если бы Старик вовсе не приезжал на этот раз в Бункер. Однако, так ли честен я сам с собой? Разве не искал я его глазами? Разве не радовался тайком, что он стоит у верфи на причале? И вот приходит время прощания.