Лотар-Гюнтер Буххайм - Крепость

- Могу только надеяться, что не увижу тебя снова, – слышу, как шепчу в шутку, и в то же время чувствую, как моя речь пробивает меня до костей: Не вызвал ли я этими своими словами чего-нибудь? Черт побери все это! Если бы уже, наконец, вышли в море!

- Вперед, за новыми впечатлениями! – говорит командир, стоя рядом со мной. Старик же только и произносит:

- Всего хорошего!

За шумом дизелей эти его слова едва слышны. Протягиваю ему руку. Старик твердо сжимает ее. Затем, почти одновременно, мы салютуем друг другу. Несколькими большими шагами проскакиваю трап. И в следующий миг по скобам забираюсь на мостик. Слава Богу! Ощущаю вибрацию лодки подошвами сапог и всей кожей, и чувствую себя внезапно так, словно получил новые силы. Когда направляю взгляд на корму, вижу расплывающийся сине-молочный дым дизеля. Но вот звучит команда «Стоп дизель!», и вибрация стихает. Это меня не приводит больше в замешательство: Я теперь знаю, что мы начнем движение на электродвигателях. Словно ее тянет скрытый магнит, лодка удаляется от причала. Я зачаровано смотрю, как промежуток черной воды между нашим округлым бортом и пристанью Бункера увеличивается все больше и больше… ЧАСТЬ IV Under the gun Артобстрел внезапно стихает. Тишина кажется торжественной. Только тихое пение наших электродвигателей и шипение моря рассекаемого носом лодки. Теперь я слышу при этом еще и слабый воющий звук. Это тихий ветер, раскачивающий трос сетеотвода! Стою как на иголках. Приходится следить за тем, чтобы аккуратно и глубоко дышать: Мое дыхание то и дело сбивается. Нигде никакого движения. Не получили ли господа известие, что мы снова выходим? Или еще не успели подойти? Перед нами в темноте различаю силуэты двух минных тральщиков, обеспечивающих нам сопровождение и охрану. Когда мы нырнем в этот раз? Слышу, как командир бормочет:

- Слишком много людей на мостике...

Это однозначно касается меня. Значит, вниз в лодку. Едва слезаю с алюминиевой лесенки, слышу крик командира лодки «Тревога!». Команда повторяется в лодке многократным эхом. Короткие ревущие органные звуки, ясный треск взрыва, и наступает темнота. Сразу понимаю: Авиабомба – очень близко – в районе кормы. Один за другим люди с мостика прыгают в люк, и последним, наконец, появляется командир, задраивает люк, быстро, насколько возможно, сползает по лесенке. Лодка слегка наклоняется. Снова сильнее, чем обычно? Всевозможные шмотки скользят в направлении носа. Люди вокруг меня хватаются за что возможно, и пытаются оставаться на ногах. В моей голове роятся мысли: Сколько воды у нас сейчас под килем? Насколько глубоко сейчас в узости этого канала? Вообще находимся ли мы непосредственно в нем? Почему в лодку все же еще не попали? И наряду с этим: А почему мы не стреляли? – Вероятно, слишком темно, для этих собак летать на бреющем...

В темноте слышу, как кто-то орет:

- Заткни там пасть! Парень, никакого шума!

Затем голос командира:

- Я требую точных докладов! Проклятье, когда я получу точные доклады?

С кормы доносятся голоса из полумрака:

- Поступление воды в дизельный отсек!

- Поступление воды в машинный отсек!

Слышу шипение сжатого воздуха, устремляющегося в цистерны. На какой-то момент оно заглушает панические возгласы.

Командир кричит:

- Продувка! Инженер, когда Вы будете продувать?

Становится светло: включилось аварийное освещение.

Инженер-механик сообщает:

- Приказал закрыть клапаны вентиляции, господин обер-лейтенант, и уже подаем сжатый воздух. Все клапаны вентиляции закрыты!

Кто-то шепчет:

- Ах, моя милая...

Теперь вахтенный инженер-механик приказывает:

- Оба мотора полный вперед – оба руля глубины круто вверх! Главную помпу включить!

Смотрю, как вахтенные на рулях глубины нажимают на свои кнопки, затем перевожу взгляд на манометр глубины: стрелка продолжает быстро двигаться по цифрам, вместо того чтобы замедлиться и остановиться.

Централмаат сообщает:

- Главная помпа неисправна!

И с кормы приходит доклад:

- Оба мотора не выходят на полное число оборотов!

Стрелка манометра глубины все еще не останавливается. Так мы скоро свалимся на грунт.

Вахтенный инженер приказывает:

- Принять 300 литров в кормовую цистерну! Давай! Давай!

С носа и кормы поступают новые доклады – едва различаемые и непонятные.

Наконец лодка стоит на ровном киле. Но постепенно, кажется, смещается на корму.

Вахтенный центрального поста шепчет:

- Более чисто выровняться не получится...

Аварийное освещение гаснет, затем вспыхивает вновь. Полутени скользят из темноты наружу и снова внутрь. Проклятье! Был бы здесь хотя бы приличный свет! Но, по крайней мере, мы более не опускаемся.

Два взрыва раздаются в непосредственной близости.

Спины обоих рулевых остаются неподвижными как скала. Хорошие парни! Они не поворачивают головы, они видят только свои манометры и измерительные инструменты. И это правильно.

Командир беспокойно блуждает взглядом по лицам и приборам и при этом у него такое лицо, будто бы он то и дело кусает лимон. Вид этого нервного, издерганного лица совсем не внушает оптимизма. Также не нравятся мне и беспокойные движения его рук.

Хотел бы я, чтобы Старик был сейчас на борту и смог принять команду. Думать надо серыми клетками мозга противника! Продумывать сложные ходы и комбинации за противника, а затем делать совершенно простые, четкие действия, как всегда и поступал Старик: Двигаться прямо, когда противник рассчитывает на обход, и идти в обход, когда противник о таком и не помышляет, вот его метод!

А этот командир здесь? К чему такой командир может побудить? Он даже не может скрыть от команды то, что отображает его нервный срыв.

Теперь у нас есть хороший повод повернуть назад. Но снова вернуться – так не пойдет.

А вот теперь мы встретились теперь еще и с этим: Гидролокатор! Громко и отчетливо, как будто бы снаружи бросают камушки по нашей лодке.

Почему молчит акустик? Думаю дело в том, что он больше не справляется – стуки и грохот поступают со всех сторон. С помощью Metox? Чепуха – мы идем в подводном положении!

Опять новые взрывы. Легкий калибр. А командир? Не понимаю: он не реагирует.

Мы имеем слишком большой перевес! Эта попытка к бегству была обречена на неудачу с самого начала. И Старик знал это, он должен был это знать. Я тоже это знал: Это не могло хорошо пройти! No escape . Гип-гип ура и жирная добыча! Только на этот раз для другой фирмы. Томми разберутся с нами. Совершенно ясно! Это ясно как апельсин. « ... апельсин» – изречение из той чепухи, которую мы пели как и все дети: «Мы делили апельсин, Много нас, а он один..» – «Эни, бэни, рики, таки,/ Буль, буль, буль, кораки, шмаки. / Эус, бэус, краснадэус – батц!»