Лотар-Гюнтер Буххайм - Крепость

То, что смокинг был лишь предлогом, я уже тогда мог бы догадаться. В конце концов, я видел в высоком, с рост человека зеркале, как хитро щурятся глаза отца Симоны и портного. И я также мог заметить злую усмешку портного. И теперь еще вижу все зеркало и картину в нем: Симона одета в элегантный дамский костюм, сшитый на заказ, а на ногах туфли на толстой платформе. Рядом стоит старый, седой, коренастый господин: Ее отец. На переднем плане всей картины лейтенант и тот, столь же предано, как и зло, улыбающийся портной, важно стоящий со своей портновской лентой. Лейтенанту, и это отчетливо видно, неприятно. Но он спокойно наблюдает и снова видит, как в то время как с него снимается мерка, за его спиной происходит обмен взглядами – на этот раз между молодой дамой и этим портным.

На какой-то миг я не понимаю: Картина из зеркала – это плод моей фантазии или же отражен-ная реальность? А может быть, я придумал сюжет нового фильма? Но в чем здесь различие? То, что выдало мое воображение, было одновременно и реальностью и фильмом. И теперь я даже могу еще придумать, как должен развиваться дальше сюжет этого фильма...

Новая сцена: Обставленная светлой мебелью комната виллы на морском берегу. Лейтенант в брюках и верхней рубашке, молодая дама в пеньюаре с отделкой белым лебединым пухом. Лейтенант ищет бинокль. Молодая дама не помогает, а только таинственно улыбается нервно мечущемуся вокруг лейтенанту...

Американский лагерь для военнопленных: Лейтенант грязный и оборванный – пленный. Портной в форме французского полковника, молодая дама в форме лейтенанта – ее отец, майор, с биноклем в руках...

И тут на ум приходят строки: «Ты спятил, дитя/ тебе надо в Берлин/ Там, где обитают безумцы / там твой мир!»

Едва проезжаем несколько километров, вид повешенного человека пробуждает у меня очеред-ной прилив сильного страха во всем теле: С силой стучу по крыше, и «кучер» тут же останавливает машину. Справа от нас и совсем рядом с дорогой, на мощной, почти горизонтально отходящей от толстого ствола ветви, висит перед нами солдат-пехотинец. Сначала я разглядел одни солдатские сапоги – сапоги с коротким голенищем, будто стаканы для игральных костей – и удивился, почему они висят в листве...

Наверное фельджандармы или такие же как они вздернули беднягу из какого-то подразделения как вора. Дезертирство? Фальшивые документы? Сейчас это решается быстро...

И вот теперь он висит таким вот образом привлекая взгляды, как делал Отто Дикс изображая погибших: изношенная веревка для привязи телят, толстые навозные мухи, большой синий язык, гротескная эрекция в штанах мертвеца. Подумал ли он еще и о птицах? Или таким образом вытягивает свою высокую ноту?

Как загипнотизированный перебираю пальцами свои документы, и затем даю команду следо-вать дальше. Хорошо, что мне не нужно разговаривать с обоими моими спутниками.

Продвижение наше становится все более рискованным: Нам словно красный свет зажгли. По-ток транспорта янки уже давно пришел в движение. Чтобы с ним не пересечься, нам следует тщательно продумать дальнейший путь.

Американские танки, о которых нам рассказал крестьянин, являются, конечно же, авангардом 3-ей Армии, их передовым отрядом, который должен выдвинуться дальше на восток. Так они всегда делают: Несколько танков отправляют вперед, а большую их часть придерживают в ре-зерве. В Бресте было также.

Принять желаемое за действительное?

Сейчас не тот случай. Здесь отчетливо выделяется движение зубов клещей, с которыми прихо-дится считаться.

Лучше всего я бы сказал сейчас Бартлю: Напряги мозги! Это уже не шутка!

Чувствую странное удовлетворение от того, что все происходит таким образом, как я и пред-ставлял себе. Но тут же высмеиваю себя: Маленький Наполеон! Стратег в жилетке! Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны…

Сосредоточь-ка лучше внимание на том, чтобы все не закончилось неудачей. Этот твой план на последней минуте лавировать по пути в Париж – разве он не достаточно сумасшедший?

Но что еще придумать? возражаю сам себе.

На восток от Парижа будет относительно безопасно. «Клещи» янки будут скорее напоминать плоскогубцы, а не кусачки. Плоскогубцы оставят нам до самого конца открытым широкий ко-ридор.

Попробую представить себе все это одной картиной: Париж – это брекватер, на который нака-тывают волны врага. За ним стоит спокойная вода. Париж – Нанси, широкая большая дорога, которая, уверен, все еще в безопасности, и если хочешь выехать на восток – этот район меньше всего страдает от террористов.

Если только нам удастся добраться до Парижа, то мы будем спасены. В Париже будет все, в чем мы нуждаемся, наверное, даже нормальная машина и бензин. Бисмарк, думаю, уже предусмотрел этот вариант для себя и своих людей.

Париж, насколько могу теперь судить, не будет атакован Союзниками. Париж кажется мне по-тому спасительным островком в царящем кавардаке.

По краям дороги рядами стоят выгоревшие машины. В одном месте совершенно деформиро-ванные шасси трех или четырех грузовиков образуют беспорядочный спекшийся клубок.

Еще раз приказываю моему подразделению:

- Сразу же скрыться в кусты, как только забарабаню по крыше! Быстро смыться с «ковчега» – в растущие у дороги кусты! И уйти так далеко от дороги, как только можно!

Этот мой приказ имеет значение лишь при воздушном налете. Но что делать при нападении партизан, хрен его знает.

В следующий момент вижу расстилающуюся перед нами очередь транспортных средств в за-щитной окраске. Дорога слегка идет в гору.

Проходит несколько минут, и мы уже в конце этой очереди. Это именно то, чего я не очень-то и хочу. Об обгоне нечего и думать. Мы теперь принадлежим этой медленно двигающейся колонне, нравится нам это или нет.

Вот черт!

Склоняю голову перед судьбой, но затем меня охватывает ярость: Следование в этом конвое может чертовски плохо закончиться!

«Кучеру» постоянно приходится полностью выжимать тормоз, чтобы не влететь в зад впереди идущего транспорта. Что это вообще за подразделение, которое продвигается в темпе черепа-хи?

Делаю усилие, чтобы успокоиться и размышляю о том, не сесть ли рядом с водителем, но, все же остаюсь наверху и наблюдаю за небом: Я доверяю моим собственным глазам теперь больше, чем чужим.

Едва ли мы находимся в безопасности от партизан в этой колонне на открытой местности. По-тому, останемся-ка мы лучше там, где находимся, как ни неприятна мне эта медлительность нашего продвижения.

И тут мне на ум приходит страшная мысль: За нами появляется все больше и больше транспор-та. Если мы будем продвигаться и дальше таким же образом, то скоро займем позицию посреди колонны.